Theravadan

Other Translations: Deutsch , English , Srpski

From: A. Y. Syrkin

Dīgha Nikāya 1 Длинные Наставления 1

Brahmajālasutta Брахмаджала Сутта

1. Paribbājakakathā 1. Глава Парибаджака

Evaṁ me sutaṁ—Вот что я слышал.

ekaṁ samayaṁ bhagavā antarā ca rājagahaṁ antarā ca nāḷandaṁ addhānamaggappaṭipanno hoti mahatā bhikkhusaṅghena saddhiṁ pañcamattehi bhikkhusatehi. Однажды Благостный шел по главной дороге между Раджагахой и Наландой с большой толпой монахов, с пятью сотнями монахов.

Suppiyopi kho paribbājako antarā ca rājagahaṁ antarā ca nāḷandaṁ addhānamaggappaṭipanno hoti saddhiṁ antevāsinā brahmadattena māṇavena. А странствующий аскет Суппия тоже шел по главной дороге между Раджагахой и Наландой с юным учеником Брахмадаттой.

Tatra sudaṁ suppiyo paribbājako anekapariyāyena buddhassa avaṇṇaṁ bhāsati, dhammassa avaṇṇaṁ bhāsati, saṅghassa avaṇṇaṁ bhāsati; И вот странствующий аскет Суппия на все лады порицал Будду, порицал дхамму, порицал сангху;

suppiyassa pana paribbājakassa antevāsī brahmadatto māṇavo anekapariyāyena buddhassa vaṇṇaṁ bhāsati, dhammassa vaṇṇaṁ bhāsati, saṅghassa vaṇṇaṁ bhāsati. Брахмадатта же, юный ученик странствующего аскета Суппии, на все лады восхвалял Будду, восхвалял дхамму, восхвалял сангху.

Itiha te ubho ācariyantevāsī aññamaññassa ujuvipaccanīkavādā bhagavantaṁ piṭṭhito piṭṭhito anubandhā honti bhikkhusaṅghañca. Так оба они, учитель и ученик, говоря друг другу прямо противоположное, шаг за шагом следовали за Благостным и толпой монахов.

Atha kho bhagavā ambalaṭṭhikāyaṁ rājāgārake ekarattivāsaṁ upagacchi saddhiṁ bhikkhusaṅghena. И вот Благостный прибыл с толпой монахов в царскую обитель в Амбалаттхике, чтобы провести ночь.

Suppiyopi kho paribbājako ambalaṭṭhikāyaṁ rājāgārake ekarattivāsaṁ upagacchi antevāsinā brahmadattena māṇavena. А странствующий аскет Суппия тоже прибыл с юным учеником Брахмадаттой в царскую обитель в Амбалаттхике, чтобы провести ночь.

Tatrapi sudaṁ suppiyo paribbājako anekapariyāyena buddhassa avaṇṇaṁ bhāsati, dhammassa avaṇṇaṁ bhāsati, saṅghassa avaṇṇaṁ bhāsati; И там странствующий аскет Суппия снова на все лады порицал Будду, порицал дхамму, порицал сангху.

Itiha te ubho ācariyantevāsī aññamaññassa ujuvipaccanīkavādā viharanti. Так оба они, учитель и ученик пребывали, говоря друг другу прямо противоположное.

Atha kho sambahulānaṁ bhikkhūnaṁ rattiyā paccūsasamayaṁ paccuṭṭhitānaṁ maṇḍalamāḷe sannisinnānaṁ sannipatitānaṁ ayaṁ saṅkhiyadhammo udapādi: И вот после ночи многие монахи, поднявшись на заре, собравшись и усевшись в беседке, повели разговор такого рода:

“acchariyaṁ, āvuso, abbhutaṁ, āvuso, yāvañcidaṁ tena bhagavatā jānatā passatā arahatā sammāsambuddhena sattānaṁ nānādhimuttikatā suppaṭividitā. «Как чудесно, братья, как необычайно, братья, что Благостный — [все]знающий, [все]видящий, архат, в совершенстве просветленный — столь хорошо постиг различные склонности существ!

Ayañhi suppiyo paribbājako anekapariyāyena buddhassa avaṇṇaṁ bhāsati, dhammassa avaṇṇaṁ bhāsati, saṅghassa avaṇṇaṁ bhāsati; Ведь вот странствующий аскет Суппия на все лады порицает Будду, порицает дхамму, порицает сангху:

suppiyassa pana paribbājakassa antevāsī brahmadatto māṇavo anekapariyāyena buddhassa vaṇṇaṁ bhāsati, dhammassa vaṇṇaṁ bhāsati, saṅghassa vaṇṇaṁ bhāsati. Брахмадатта же, юный ученик странствующего аскета Суппии, на все лады восхваляет Будду, восхваляет дхамму, восхваляет сангху.

Itihame ubho ācariyantevāsī aññamaññassa ujuvipaccanīkavādā bhagavantaṁ piṭṭhito piṭṭhito anubandhā honti bhikkhusaṅghañcā”ti. Так оба они, учитель и ученик, говоря друг другу прямо противоположное, шаг за шагом следуют за Благостным и толпой монахов».

Atha kho bhagavā tesaṁ bhikkhūnaṁ imaṁ saṅkhiyadhammaṁ viditvā yena maṇḍalamāḷo tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā paññatte āsane nisīdi. Nisajja kho bhagavā bhikkhū āmantesi: И вот Благостный, узнав о такого рода разговоре этих монахов, подошел к той беседке и, подойдя, сел на предложенное сиденье.

“kāya nuttha, bhikkhave, etarahi kathāya sannisinnā sannipatitā, kā ca pana vo antarākathā vippakatā”ti? И сев, Благостный обратился к монахам: «Ради какой беседы вы сейчас уселись здесь, монахи, и на чем же прервалась беседа между вами?»

Evaṁ vutte, te bhikkhū bhagavantaṁ etadavocuṁ: Вслед за этими словами монахи так сказали Благостному:

“idha, bhante, amhākaṁ rattiyā paccūsasamayaṁ paccuṭṭhitānaṁ maṇḍalamāḷe sannisinnānaṁ sannipatitānaṁ ayaṁ saṅkhiyadhammo udapādi: «Господин! После ночи, поднявшись на заре, собравшись и усевшись в беседке, мы повели здесь разговор такого рода:

‘acchariyaṁ, āvuso, abbhutaṁ, āvuso, yāvañcidaṁ tena bhagavatā jānatā passatā arahatā sammāsambuddhena sattānaṁ nānādhimuttikatā suppaṭividitā. „Как чудесно, братья, как необычно, братья, что Благостный — [все]знающий, [все]видящий, архат, в совершенстве просветленный, — столь хорошо постиг различные склонности существ!

suppiyassa pana paribbājakassa antevāsī brahmadatto māṇavo anekapariyāyena buddhassa vaṇṇaṁ bhāsati, dhammassa vaṇṇaṁ bhāsati, saṅghassa vaṇṇaṁ bhāsati. Брахмадатта же, юный ученик странствующего аскета Суппии, на все лады восхваляет Будду, восхваляет дхамму, восхваляет сангху.

Itihame ubho ācariyantevāsī aññamaññassa ujuvipaccanīkavādā bhagavantaṁ piṭṭhito piṭṭhito anubandhā honti bhikkhusaṅghañcā’ti. Так оба они, учитель и ученик, говоря друг другу прямо противоположное, шаг за шагом следуют за Благостным и толпой монахов“ —

Ayaṁ kho no, bhante, antarākathā vippakatā, atha bhagavā anuppatto”ti. На этом, господин, и прервалась беседа между нами, когда приблизился Благостный».

“Mamaṁ vā, bhikkhave, pare avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, dhammassa vā avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, saṅghassa vā avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, tatra tumhehi na āghāto na appaccayo na cetaso anabhiraddhi karaṇīyā. «Когда другие порицают меня, или порицают дхамму, или порицают сангху, то вы, монахи, не должны испытывать ни гнева, ни недовольства, ни неприязни в сердце.

Mamaṁ vā, bhikkhave, pare avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, dhammassa vā avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, saṅghassa vā avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, tatra ce tumhe assatha kupitā vā anattamanā vā, tumhaṁ yevassa tena antarāyo. Если вы, монахи, будете сердиться или горевать, когда другие порицают меня, или порицают дхамму, или порицают сангху, то вам же будет от этого ущерб.

Mamaṁ vā, bhikkhave, pare avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, dhammassa vā avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, saṅghassa vā avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, tatra ce tumhe assatha kupitā vā anattamanā vā, api nu tumhe paresaṁ subhāsitaṁ dubbhāsitaṁ ājāneyyāthā”ti? Если вы, монахи, будете сердиться или горевать, когда другие порицают меня, или порицают дхамму, или порицают сангху, то сможете ли вы судить, справедливо или несправедливо говорят другие?»

“No hetaṁ, bhante”. — «Конечно, нет, господин».

“Mamaṁ vā, bhikkhave, pare avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, dhammassa vā avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, saṅghassa vā avaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, tatra tumhehi abhūtaṁ abhūtato nibbeṭhetabbaṁ: — «Когда другие порицают меня, или порицают дхамму, или порицают сангху, то вы, монахи, должны разъяснять как неверное то, что неверно:

‘itipetaṁ abhūtaṁ, itipetaṁ atacchaṁ, natthi cetaṁ amhesu, na ca panetaṁ amhesu saṁvijjatī’ti. „По такой-то причине это неверно, по такой-то причине это несправедливо, и нет этого у нас, и нельзя у нас этого найти“.

Mamaṁ vā, bhikkhave, pare vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, dhammassa vā vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, saṅghassa vā vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, tatra tumhehi na ānando na somanassaṁ na cetaso uppilāvitattaṁ karaṇīyaṁ. Когда же другие восхваляют меня, или восхваляют дхамму, или восхваляют сангху, то вы, монахи, не должны испытывать ни радости, ни удовлетворения, ни веселья в сердце.

Mamaṁ vā, bhikkhave, pare vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, dhammassa vā vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, saṅghassa vā vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, tatra ce tumhe assatha ānandino sumanā uppilāvitā tumhaṁ yevassa tena antarāyo. Если вы, монахи, будете радостны, довольны, веселы, когда другие восхваляют меня, или восхваляют дхамму, или восхваляют сангху, то вам же будет от этого ущерб.

Mamaṁ vā, bhikkhave, pare vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, dhammassa vā vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, saṅghassa vā vaṇṇaṁ bhāseyyuṁ, tatra tumhehi bhūtaṁ bhūtato paṭijānitabbaṁ: Когда другие восхваляют меня, или восхваляют дхамму, или восхваляют сангху, то вы, монахи, должны разъяснить как верное то, что верно:

‘itipetaṁ bhūtaṁ, itipetaṁ tacchaṁ, atthi cetaṁ amhesu, saṁvijjati ca panetaṁ amhesū’ti. „По какой-то причине это верно, по какой-то причине это правильно, и есть это у нас, и можно это найти у нас“.

2. Sīla 2. Нравственность

2.1. Cūḷasīla 2.1. Малый раздел о нравственности

Appamattakaṁ kho panetaṁ, bhikkhave, oramattakaṁ sīlamattakaṁ, yena puthujjano tathāgatassa vaṇṇaṁ vadamāno vadeyya. Столь незначительно, монахи, столь ничтожно и связано лишь с нравственностью то, что способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

Katamañca taṁ, bhikkhave, appamattakaṁ oramattakaṁ sīlamattakaṁ, yena puthujjano tathāgatassa vaṇṇaṁ vadamāno vadeyya? Что же это такое, монахи, — столь незначительное, столь ничтожное и связанное лишь с нравственностью, что способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате?

‘Pāṇātipātaṁ pahāya pāṇātipātā paṭivirato samaṇo gotamo nihitadaṇḍo, nihitasattho, lajjī, dayāpanno, sabbapāṇabhūtahitānukampī viharatī’ti—„Отказываясь уничтожать живое, избегая уничтожать живое, отшельник Готама без палки и без оружия, скромный, полный сострадания, пребывает в доброте и сочувствии ко всем живым существам“ —

iti vā hi, bhikkhave, puthujjano tathāgatassa vaṇṇaṁ vadamāno vadeyya. вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате.

‘Adinnādānaṁ pahāya adinnādānā paṭivirato samaṇo gotamo dinnādāyī dinnapāṭikaṅkhī, athenena sucibhūtena attanā viharatī’ti—„Отказываясь брать то, что не дано [ему], избегая брать то, что не дано [ему], отшельник Готама, берущий лишь то, что дано, желающий лишь того, что дано, пребывает чистый сердцем, не зная воровства“ —

‘Abrahmacariyaṁ pahāya brahmacārī samaṇo gotamo ārācārī virato methunā gāmadhammā’ti—„Отказываясь от нецеломудрия, целомудренный отшельник Готама удаляется и воздерживается от всеобщего обычая совокупления“ —

‘Musāvādaṁ pahāya musāvādā paṭivirato samaṇo gotamo saccavādī saccasandho theto paccayiko avisaṁvādako lokassā’ti—„Отказываясь от лживой речи, избегая лживой речи, отшельник Готама говорит правду, связан с правдой, надежен, достоин доверия, не обманывает людей“ —

‘Pisuṇaṁ vācaṁ pahāya pisuṇāya vācāya paṭivirato samaṇo gotamo, ito sutvā na amutra akkhātā imesaṁ bhedāya, amutra vā sutvā na imesaṁ akkhātā amūsaṁ bhedāya. Iti bhinnānaṁ vā sandhātā, sahitānaṁ vā anuppadātā samaggārāmo samaggarato samagganandī samaggakaraṇiṁ vācaṁ bhāsitā’ti—„Отказываясь от клеветнической речи, избегая клеветнической речи, отшельник Готама не рассказывает в другом месте услышанного здесь, чтобы не вызвать раздора со здешними, и не рассказывает здесь услышанного в другом месте, чтобы не вызвать раздора с тамошними. Он соединяет разобщенных, поощряет соединенных, удовлетворен согласием, доволен согласием, наслаждается согласием, ведет речь, родящую согласие“ —

‘Pharusaṁ vācaṁ pahāya pharusāya vācāya paṭivirato samaṇo gotamo, yā sā vācā nelā kaṇṇasukhā pemanīyā hadayaṅgamā porī bahujanakantā bahujanamanāpā tathārūpiṁ vācaṁ bhāsitā’ti—„Отказываясь от грубой речи, избегая грубой речи, отшельник Готама ведет лишь такую речь, которая непорочна, радует слух, добра, доходит до сердца, вежлива, дорога многим людям, приятна многим людям“ —

‘Samphappalāpaṁ pahāya samphappalāpā paṭivirato samaṇo gotamo kālavādī bhūtavādī atthavādī dhammavādī vinayavādī, nidhānavatiṁ vācaṁ bhāsitā kālena sāpadesaṁ pariyantavatiṁ atthasaṁhitan’ti—„Отказываясь от легкомысленной болтовни, избегая легкомысленной болтовни, отшельник Готама говорит вовремя, говорит о действительно происшедшем, говорит с пользой, говорит об истине, говорит о должном поведении, своевременно ведет достопамятную речь, обоснованную, соразмерную, несущую пользу“ —

‘Bījagāmabhūtagāmasamārambhā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—„Отшельник Готама избегает наносить вред семенам и растениям всех видов.

iti vā hi, bhikkhave …pe…. вот что, монахи …

‘Ekabhattiko samaṇo gotamo rattūparato virato vikālabhojanā …. Отшельник Готама избегает принимать пищу не вовремя, принимая пищу раз в день и воздерживаясь от нее ночью …

Naccagītavāditavisūkadassanā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает посещать зрелища с танцами, пением и музыкой …

Mālāgandhavilepanadhāraṇamaṇḍanavibhūsanaṭṭhānā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает употреблять венки, благовония, притирания, заниматься украшениями и нарядами …

Uccāsayanamahāsayanā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает пользоваться высоким ложем или большим ложем …

Jātarūparajatapaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает принимать золото и серебро …

Āmakadhaññapaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает принимать неприготовленное [в пищу] зерно …

Āmakamaṁsapaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает принимать сырое мясо …

Itthikumārikapaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает общества женщин и молодых девушек …

Dāsidāsapaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает принимать рабынь и рабов …

Ajeḷakapaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает принимать коз и овец …

Kukkuṭasūkarapaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает принимать петухов и свиней …

Hatthigavassavaḷavapaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает принимать слонов, коров, коней и кобыл …

Khettavatthupaṭiggahaṇā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает принимать поля и имущество …

Dūteyyapahiṇagamanānuyogā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает исполнять обязанность вестника или посыльного …

Kayavikkayā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает покупать и продавать …

Tulākūṭakaṁsakūṭamānakūṭā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает обманывать на весах, обманывать в монете, обманывать в мере …

Ukkoṭanavañcananikatisāciyogā paṭivirato samaṇo gotamo …. Отшельник Готама избегает криводушия, нечестности, коварства, изворотливости …

Chedanavadhabandhanaviparāmosaālopasahasākārā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—Отшельник Готама избегает ранить, убивать, заключать в оковы, разбойничать, грабить, применять насилие“ —

iti vā hi, bhikkhave, puthujjano tathāgatassa vaṇṇaṁ vadamāno vadeyya. вот что, монахи, способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате».

Cūḷasīlaṁ niṭṭhitaṁ. Окончена краткая [глава] о нравственности.

2.2. Majjhimasīla 2.2. Средний раздел о нравственности

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ bījagāmabhūtagāmasamārambhaṁ anuyuttā viharanti, «„В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности наносить таким образом вред семенам и растениям всех видов,

seyyathidaṁ—mūlabījaṁ khandhabījaṁ phaḷubījaṁ aggabījaṁ bījabījameva pañcamaṁ; а именно: плодящимся от корня, плодящимся от ветки, плодящимся от коленца, плодящимся от верхушки, и, в-пятых, плодящимся от семени,

iti evarūpā bījagāmabhūtagāmasamārambhā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает наносить таким образом вред семенам и растениям“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ sannidhikāraparibhogaṁ anuyuttā viharanti, „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности собирать и использовать таким образом запасы,

seyyathidaṁ—annasannidhiṁ pānasannidhiṁ vatthasannidhiṁ yānasannidhiṁ sayanasannidhiṁ gandhasannidhiṁ āmisasannidhiṁ а именно: запасы еды, запасы питья, запасы одежды, запасы обуви, запасы постелей, запасы благовоний, запасы лакомств, —

iti vā iti evarūpā sannidhikāraparibhogā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает собирать и использовать таким образом запасы“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ visūkadassanaṁ anuyuttā viharanti, „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности посещать таким образом зрелища,

seyyathidaṁ—naccaṁ gītaṁ vāditaṁ pekkhaṁ akkhānaṁ pāṇissaraṁ vetāḷaṁ kumbhathūṇaṁ sobhanakaṁ caṇḍālaṁ vaṁsaṁ dhovanaṁ hatthiyuddhaṁ assayuddhaṁ mahiṁsayuddhaṁ usabhayuddhaṁ ajayuddhaṁ meṇḍayuddhaṁ kukkuṭayuddhaṁ vaṭṭakayuddhaṁ daṇḍayuddhaṁ muṭṭhiyuddhaṁ nibbuddhaṁ uyyodhikaṁ balaggaṁ senābyūhaṁ anīkadassanaṁ а именно: танцы, пение, музыку, представления, декламацию, игру на цимбалах, выступление царских певцов, игру на барабане, волшебные сцены, акробатические трюки чандал, борьбу слонов, борьбу коней, борьбу буйволов, борьбу быков, борьбу козлов, борьбу баранов, борьбу петухов, борьбу перепелов, борьбу на дубинках, борьбу на кулаках, схватку, учебное сражение, сбор воинов, боевой строй, смотр войск, —

iti vā iti evarūpā visūkadassanā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает посещать таким образом зрелища“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ jūtappamādaṭṭhānānuyogaṁ anuyuttā viharanti, „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности предаваться таким образом игре в кости и легкомыслию,

seyyathidaṁ—aṭṭhapadaṁ dasapadaṁ ākāsaṁ parihārapathaṁ santikaṁ khalikaṁ ghaṭikaṁ salākahatthaṁ akkhaṁ paṅgacīraṁ vaṅkakaṁ mokkhacikaṁ ciṅgulikaṁ pattāḷhakaṁ rathakaṁ dhanukaṁ akkharikaṁ manesikaṁ yathāvajjaṁ а именно: [играм] ‘восемь полей’, ‘десять полей’, ‘пространство’, ‘окружной путь’, сантика, кхалика, ‘сучок’, ‘рука-кисточка’, [играм] с шарами, трубочками из листьев, маленьким плугом, моккхачике, [играм] с маленькой ветряной мельницей, маленькой меркой, повозочкой, маленьким луком, угадыванию букв, угадыванию мыслей, подражанию телесным недостаткам, —

iti vā iti evarūpā jūtappamādaṭṭhānānuyogā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает предаваться таким образом игре в кости и легкомыслию“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ uccāsayanamahāsayanaṁ anuyuttā viharanti, „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности пользоваться таким образом высоким ложем или большим ложем,

seyyathidaṁ—āsandiṁ pallaṅkaṁ gonakaṁ cittakaṁ paṭikaṁ paṭalikaṁ tūlikaṁ vikatikaṁ uddalomiṁ ekantalomiṁ kaṭṭissaṁ koseyyaṁ kuttakaṁ hatthattharaṁ assattharaṁ rathattharaṁ ajinappaveṇiṁ kadalimigapavarapaccattharaṇaṁ sauttaracchadaṁ ubhatolohitakūpadhānaṁ а именно: удлиненным сиденьем, ложем с изображениями животных на [его] подпорках, пышным руном, пестрым стеганым одеялом, белым шерстяным одеялом, шерстяным покрывалом, украшенным цветами, подстилкой из хлопка, шерстяным покрывалом с изображениями зверей, покрывалом с бахромой по бокам, покрывалом с бахромой на одной стороне, покрывалом, расшитым драгоценностями, шелковым покрывалом, ковром для танцовщиц, покрывалом для слонов, покрывалом для коней, покрывалом для колесницы, покрывалом из кожи черной антилопы, подстилкой из превосходной кожи антилопы кадали, покрывалом с балдахином, ложем с красными подушками у изголовья и в ногах, —

iti vā iti evarūpā uccāsayanamahāsayanā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает пользоваться таким образом высоким ложем или большим ложем“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ maṇḍanavibhūsanaṭṭhānānuyogaṁ anuyuttā viharanti, seyyathidaṁ—„В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности заниматься таким образом украшениями и нарядами,

ucchādanaṁ parimaddanaṁ nhāpanaṁ sambāhanaṁ ādāsaṁ añjanaṁ mālāgandhavilepanaṁ mukhacuṇṇaṁ mukhalepanaṁ hatthabandhaṁ sikhābandhaṁ daṇḍaṁ nāḷikaṁ asiṁ chattaṁ citrupāhanaṁ uṇhīsaṁ maṇiṁ vālabījaniṁ odātāni vatthāni dīghadasāni а именно: умащением, массажем, омовением, растиранием, пользоваться зеркалом, глазной мазью, венками, притираниями, пудрой для лица, мазью для лица, браслетами, перевязью на голове, тростью для прогулок, лекарствами, мечом, зонтом, пестрыми сандалиями, тюрбаном, диадемой, опахалом из хвоста буйвола, белыми долгополыми одеждами —

iti vā iti evarūpā maṇḍanavibhūsanaṭṭhānānuyogā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает заниматься таким образом украшениями и нарядами“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ tiracchānakathaṁ anuyuttā viharanti, „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают таким образом в склонности к низменным беседам,

seyyathidaṁ—rājakathaṁ corakathaṁ mahāmattakathaṁ senākathaṁ bhayakathaṁ yuddhakathaṁ annakathaṁ pānakathaṁ vatthakathaṁ sayanakathaṁ mālākathaṁ gandhakathaṁ ñātikathaṁ yānakathaṁ gāmakathaṁ nigamakathaṁ nagarakathaṁ janapadakathaṁ itthikathaṁ sūrakathaṁ visikhākathaṁ kumbhaṭṭhānakathaṁ pubbapetakathaṁ nānattakathaṁ lokakkhāyikaṁ samuddakkhāyikaṁ itibhavābhavakathaṁ а именно: беседам о царе, беседам о ворах, беседам о советниках, беседам о войске, беседам об опасности, беседам о сражении, беседам о еде, беседам о питье, беседам об одеждах, беседам о ложах, беседам о венках, беседам о благовониях, беседам о родственниках, беседам о повозках, беседам о деревнях, беседам о торговых селениях, беседам о городах, беседам о странах, беседам о женщинах, беседам о мужчинах, беседам о героях, беседам о дорогах, беседам о водоемах, беседам о прежде умерших, беседам о всякой всячине, разговорам о мире, разговорам об океане, беседам о том, что существует и чего не существует —

iti vā iti evarūpāya tiracchānakathāya paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает таким образом низменных бесед“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ viggāhikakathaṁ anuyuttā viharanti, „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают таким образом в склонности к пререканиям,

seyyathidaṁ—na tvaṁ imaṁ dhammavinayaṁ ājānāsi, ahaṁ imaṁ dhammavinayaṁ ājānāmi, kiṁ tvaṁ imaṁ dhammavinayaṁ ājānissasi, micchā paṭipanno tvamasi, ahamasmi sammā paṭipanno, sahitaṁ me, asahitaṁ te, purevacanīyaṁ pacchā avaca, pacchāvacanīyaṁ pure avaca, adhiciṇṇaṁ te viparāvattaṁ, āropito te vādo, niggahito tvamasi, cara vādappamokkhāya, nibbeṭhehi vā sace pahosīti а именно: ‘Ты не знаешь истины и должного поведения — я знаю истину и должное поведение!’ — ‘Как ты узнаешь истину и должное поведение?’ — ‘Ты следуешь ложным путем — я следую истинным путем!’ — ‘Я последователен — ты непоследователен!’ — ‘Ты сказал в конце то, что следовало сказать в начале, и сказал в начале то, что следовало сказать в конце!’ — ‘[Мысль] у тебя непродуманна и превратна!’ — ‘Твоя речь опровергнута, ты побежден!’ — ‘Оставь эту речь или разъясни, если можешь!’ —

iti vā iti evarūpāya viggāhikakathāya paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает таким образом пререканий“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpaṁ dūteyyapahiṇagamanānuyogaṁ anuyuttā viharanti, „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, пребывают в склонности исполнять таким образом обязанность вестника или посыльного,

seyyathidaṁ—raññaṁ, rājamahāmattānaṁ, khattiyānaṁ, brāhmaṇānaṁ, gahapatikānaṁ, kumārānaṁ “idha gaccha, amutrāgaccha, idaṁ hara, amutra idaṁ āharā”ti а именно: у царей, царских советников, кшатриев, брахманов, домохозяев, юношей, [передавая]: ‘иди сюда’, ‘иди туда’, ‘возьми это’, ‘неси это туда’ —

iti vā iti evarūpā dūteyyapahiṇagamanānuyogā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает исполнять таким образом обязанность вестника или посыльного“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te kuhakā ca honti, lapakā ca nemittikā ca nippesikā ca, lābhena lābhaṁ nijigīsitāro ca „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, бывают и обманщиками, и болтунами, и прорицателями, и фокусниками, страстно желая все новой и новой прибыли, —

iti evarūpā kuhanalapanā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает таким образом обмана и болтовни“ —

Majjhimasīlaṁ niṭṭhitaṁ. Окончена средняя [глава] о нравственности.

2.3. Mahāsīla 2.3. Большой раздел о нравственности

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpāya tiracchānavijjāya micchājīvena jīvitaṁ kappenti, «„В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают таким образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью,

seyyathidaṁ—aṅgaṁ nimittaṁ uppātaṁ supinaṁ lakkhaṇaṁ mūsikacchinnaṁ aggihomaṁ dabbihomaṁ thusahomaṁ kaṇahomaṁ taṇḍulahomaṁ sappihomaṁ telahomaṁ mukhahomaṁ lohitahomaṁ aṅgavijjā vatthuvijjā khattavijjā sivavijjā bhūtavijjā bhūrivijjā ahivijjā visavijjā vicchikavijjā mūsikavijjā sakuṇavijjā vāyasavijjā pakkajjhānaṁ saraparittāṇaṁ migacakkaṁ а именно: [истолковывая] особенности частей тела, предзнаменования, небесные явления, сны, знаки на теле, изъеденные мышами [одежды], [совершая] жертвоприношение на огне, жертвоприношение ложкой, жертвоприношение шелухой риса, жертвоприношение красной пыльцой между шелухой и зерном, жертвоприношение зернами риса, жертвоприношение очищенным маслом, жертвоприношение сезамовым маслом, жертвоприношение ртом, жертвоприношение кровью; [используя] знание частей тела, знание строений, знание полей, знание благоприятных заклинаний, знание духов умерших, знание земли, знание змей, знание яда, знание скорпионов, знание мышей, знание птиц, знание ворон, предсказание срока жизни, заговор от стрел, понимание языка животных, —

iti vā iti evarūpāya tiracchānavijjāya micchājīvā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает таким образом низменных знаний и неправедной жизни“ —

‘Yathā vā paneke bhonto samaṇabrāhmaṇā saddhādeyyāni bhojanāni bhuñjitvā te evarūpāya tiracchānavijjāya micchājīvena jīvitaṁ kappenti, „В то время как некоторые почтенные отшельники и брахманы, поедая пищу, поданную верующими, добывают таким образом средства к существованию низменными знаниями и неправедной жизнью,

seyyathidaṁ—maṇilakkhaṇaṁ vatthalakkhaṇaṁ daṇḍalakkhaṇaṁ satthalakkhaṇaṁ asilakkhaṇaṁ usulakkhaṇaṁ dhanulakkhaṇaṁ āvudhalakkhaṇaṁ itthilakkhaṇaṁ purisalakkhaṇaṁ kumāralakkhaṇaṁ kumārilakkhaṇaṁ dāsalakkhaṇaṁ dāsilakkhaṇaṁ hatthilakkhaṇaṁ assalakkhaṇaṁ mahiṁsalakkhaṇaṁ usabhalakkhaṇaṁ golakkhaṇaṁ ajalakkhaṇaṁ meṇḍalakkhaṇaṁ kukkuṭalakkhaṇaṁ vaṭṭakalakkhaṇaṁ godhālakkhaṇaṁ kaṇṇikālakkhaṇaṁ kacchapalakkhaṇaṁ migalakkhaṇaṁ а именно: [истолковывая] знаки на драгоценностях, знаки на палках, знаки на одеждах, знаки на мечах, знаки на стрелах, знаки на луках, знаки на оружии, знаки на женщинах, знаки на мужчинах, знаки на юношах, знаки на девушках, знаки на рабах, знаки на рабынях, знаки на слонах, знаки на конях, знаки на буйволах, знаки на быках, знаки на коровах, знаки на козлах, знаки на баранах, знаки на петухах, знаки на перепелах, знаки на ящерицах, знаки на длинноухих животных, знаки на черепахах, знаки на диких зверях, —

iti vā iti evarūpāya tiracchānavijjāya micchājīvā paṭivirato samaṇo gotamo’ti—отшельник Готама избегает таким образом низменных знаний и неправедной жизни“, —

seyyathidaṁ—raññaṁ niyyānaṁ bhavissati, raññaṁ aniyyānaṁ bhavissati, abbhantarānaṁ raññaṁ upayānaṁ bhavissati, bāhirānaṁ raññaṁ apayānaṁ bhavissati, bāhirānaṁ raññaṁ upayānaṁ bhavissati, abbhantarānaṁ raññaṁ apayānaṁ bhavissati, abbhantarānaṁ raññaṁ jayo bhavissati, bāhirānaṁ raññaṁ parājayo bhavissati, bāhirānaṁ raññaṁ jayo bhavissati, abbhantarānaṁ raññaṁ parājayo bhavissati, iti imassa jayo bhavissati, imassa parājayo bhavissati а именно: [предсказывая, что] будет выступление царя [в поход], не будет выступления царя; будет наступление здешнего царя, будет отступление чужого царя; будет наступление чужого царя, будет отступление здешнего царя; будет победа здешнего царя, будет поражение чужого царя; будет победа чужого царя, будет поражение здешнего царя; будет победа одного, будет поражение другого, —

seyyathidaṁ—candaggāho bhavissati, sūriyaggāho bhavissati, nakkhattaggāho bhavissati, candimasūriyānaṁ pathagamanaṁ bhavissati, candimasūriyānaṁ uppathagamanaṁ bhavissati, nakkhattānaṁ pathagamanaṁ bhavissati, nakkhattānaṁ uppathagamanaṁ bhavissati, ukkāpāto bhavissati, disāḍāho bhavissati, bhūmicālo bhavissati, devadudrabhi bhavissati, candimasūriyanakkhattānaṁ uggamanaṁ ogamanaṁ saṅkilesaṁ vodānaṁ bhavissati, evaṁvipāko candaggāho bhavissati, evaṁvipāko sūriyaggāho bhavissati, evaṁvipāko nakkhattaggāho bhavissati, evaṁvipākaṁ candimasūriyānaṁ pathagamanaṁ bhavissati, evaṁvipākaṁ candimasūriyānaṁ uppathagamanaṁ bhavissati, evaṁvipākaṁ nakkhattānaṁ pathagamanaṁ bhavissati, evaṁvipākaṁ nakkhattānaṁ uppathagamanaṁ bhavissati, evaṁvipāko ukkāpāto bhavissati, evaṁvipāko disāḍāho bhavissati, evaṁvipāko bhūmicālo bhavissati, evaṁvipāko devadudrabhi bhavissati, evaṁvipākaṁ candimasūriyanakkhattānaṁ uggamanaṁ ogamanaṁ saṅkilesaṁ vodānaṁ bhavissati а именно: [предсказывая, что] будет затмение луны, будет затмение солнца, будет затмение звезд, будет движение луны и солнца по [своему обычному] пути, будет движение луны и солнца по необычному пути, будет движение звезд по [своему обычному] пути, будет движение звезд по необычному пути, будет падение метеоритов, будет пламя, охватившее горизонт, будет землетрясение, будет гром с неба, будет восход, заход, замутнение, очищение луны, солнца, звезд; [предсказывая, что] таков будет результат затмения луны, таков будет результат затмения солнца, таков будет результат затмения звезд, таков будет результат движения луны и солнца по [своему обычному] пути, таков будет результат движения луны и солнца по необычному пути, таков будет результат движения звезд по [своему обычному] пути, таков будет результат движения звезд по необычному пути, таков будет результат падения метеоритов, таков будет результат пламени, охватившего горизонт, таков будет результат землетрясения, таков будет результат грома с неба, таков будет результат восхода, захода, замутнения, очищения луны, солнца, звезд, —

seyyathidaṁ—suvuṭṭhikā bhavissati, dubbuṭṭhikā bhavissati, subhikkhaṁ bhavissati, dubbhikkhaṁ bhavissati, khemaṁ bhavissati, bhayaṁ bhavissati, rogo bhavissati, ārogyaṁ bhavissati, muddā, gaṇanā, saṅkhānaṁ, kāveyyaṁ, lokāyataṁ а именно: [предсказывая, что] будет обильный дождь, будет недостаток в дожде, будет обилие пищи, будет недостаток в пище, будет спокойствие, будет опасность, будет болезнь, будет здоровье; [считая] по пальцам, вычисляя, производя сложение, сочиняя стихи, рассуждая о природе, —

seyyathidaṁ—āvāhanaṁ vivāhanaṁ saṁvaraṇaṁ vivaraṇaṁ saṅkiraṇaṁ vikiraṇaṁ subhagakaraṇaṁ dubbhagakaraṇaṁ viruddhagabbhakaraṇaṁ jivhānibandhanaṁ hanusaṁhananaṁ hatthābhijappanaṁ hanujappanaṁ kaṇṇajappanaṁ ādāsapañhaṁ kumārikapañhaṁ devapañhaṁ ādiccupaṭṭhānaṁ mahatupaṭṭhānaṁ abbhujjalanaṁ sirivhāyanaṁ а именно: [устанавливая благоприятное время для] введения новобрачной в дом, выдачи замуж, мирных переговоров, вражды, взыскания долгов, раздачи денег; вызывая [колдовством] счастье, вызывая несчастье, вызывая выкидыш, сковывая язык, смыкая челюсти, заговаривая руки, заговаривая уши, вопрошая зеркало [о будущем], вопрошая девушку, вопрошая божество, почитая солнце, почитая Великого, извергая огонь изо рта, призывая Сири, —

seyyathidaṁ—santikammaṁ paṇidhikammaṁ bhūtakammaṁ bhūrikammaṁ vassakammaṁ vossakammaṁ vatthukammaṁ vatthuparikammaṁ ācamanaṁ nhāpanaṁ juhanaṁ vamanaṁ virecanaṁ uddhaṁvirecanaṁ adhovirecanaṁ sīsavirecanaṁ kaṇṇatelaṁ nettatappanaṁ natthukammaṁ añjanaṁ paccañjanaṁ sālākiyaṁ sallakattiyaṁ dārakatikicchā mūlabhesajjānaṁ anuppadānaṁ osadhīnaṁ paṭimokkho а именно: склоняя на милость богов, исполняя обеты, заклиная духов, пребывая в земляном жилище, вызывая потенцию, вызывая импотенцию, определяя место для постройки, освящая место; [совершая ритуальное] полоскание рта, омовение, жертвоприношение; [предписывая] рвотное, слабительное, очищающее сверху, очищающее снизу, очищающее голову, масло для ушей, облегчающее средство для глаз, снадобье для носа, глазную мазь, умащивание; [бывая] глазными врачами, хирургами, леча детей, давая целебные коренья, освобождая от [ставшего ненужным] лекарства, —

Idaṁ kho, bhikkhave, appamattakaṁ oramattakaṁ sīlamattakaṁ, yena puthujjano tathāgatassa vaṇṇaṁ vadamāno vadeyya. Вот, монахи, то, столь незначительное, столь ничтожное и связанное лишь с нравственностью, что способен произнести мирской человек, произнося хвалу Татхагате».

Mahāsīlaṁ niṭṭhitaṁ. Окончена большая [глава] о нравственности.

3. Diṭṭhi 3. Взгляды

3.1. Pubbantakappika 3.1. О прошлом

Atthi, bhikkhave, aññeva dhammā gambhīrā duddasā duranubodhā santā paṇītā atakkāvacarā nipuṇā paṇḍitavedanīyā, ye tathāgato sayaṁ abhiññā sacchikatvā pavedeti, yehi tathāgatassa yathābhuccaṁ vaṇṇaṁ sammā vadamānā vadeyyuṁ. «„Есть, монахи, и другие предметы — глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые лишь мудрецам, — которые возглашает сам Татхагата, познав их и увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

Katame ca te, bhikkhave, dhammā gambhīrā duddasā duranubodhā santā paṇītā atakkāvacarā nipuṇā paṇḍitavedanīyā, ye tathāgato sayaṁ abhiññā sacchikatvā pavedeti, yehi tathāgatassa yathābhuccaṁ vaṇṇaṁ sammā vadamānā vadeyyuṁ? Каковы же, монахи, эти предметы — глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые лишь мудрецам, — которые возглашает сам Татхагата, познав их и увидев собственными глазами, и поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате?

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā pubbantānudiṭṭhino, pubbantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti aṭṭhārasahi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, занятые прежними временами, рассуждающие о прежних временах, на восемнадцати основаниях выдвигающие различные суждения о прежних временах.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha pubbantakappikā pubbantānudiṭṭhino pubbantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti aṭṭhārasahi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, занятые прежними временами, рассуждающие о прежних временах, на восемнадцати основаниях выдвигающие различные суждения о прежних временах?

3.1.1. Sassatavāda 3.1.1. О Вечности

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā sassatavādā, sassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, на четырех основаниях учащие, что и свое „я“, и мир вечны.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие вечность, на четырех основаниях учащие, что и свое „я“, и мир вечны?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte (…) anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarati. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних [существованиях],

Seyyathidaṁ—ekampi jātiṁ dvepi jātiyo tissopi jātiyo catassopi jātiyo pañcapi jātiyo dasapi jātiyo vīsampi jātiyo tiṁsampi jātiyo cattālīsampi jātiyo paññāsampi jātiyo jātisatampi jātisahassampi jātisatasahassampi anekānipi jātisatāni anekānipi jātisahassāni anekānipi jātisatasahassāni: ‘amutrāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto, so tato cuto amutra udapādiṁ; tatrāpāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto, so tato cuto idhūpapanno’ti. Iti sākāraṁ sauddesaṁ anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarati. а именно: в одном рождении, в двух рождениях, в трех рождениях, в четырех рождениях, в пяти рождениях, в десяти рождениях, в двадцати рождениях, в тридцати рождениях, в сорока рождениях, в пятидесяти рождениях, в ста рождениях, в тысяче рождений, в сотне тысяч рождений, во многих сотнях рождений, во многих тысячах рождений, во многих сотнях тысяч рождений: „Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я был вновь рожден здесь“, — так вспоминает он во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних [существованиях].

So evamāha: И он говорит:

‘sassato attā ca loko ca vañjho kūṭaṭṭho esikaṭṭhāyiṭṭhito; „Вечны и свое ‘я’, и мир — бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп, —

te ca sattā sandhāvanti saṁsaranti cavanti upapajjanti, atthi tveva sassatisamaṁ. и, когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, это также вечно.

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Ahañhi ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusāmi, yathāsamāhite citte anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarāmi. Ведь благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению я обретаю такую сосредоточенность разума, что вспоминаю сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних [существованиях], а именно: в одном рождении, в двух рождениях, в трех рождениях, в четырех рождениях, в пяти рождениях, в десяти рождениях, в двадцати рождениях, в тридцати рождениях, в сорока рождениях, в пятидесяти рождениях, в ста рождениях, в тысяче рождений, в сотне тысяч рождений, во многих сотнях рождений, во многих тысячах рождений, во многих сотнях тысяч рождений: ‘Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив [существование], я вновь родился здесь’, —так вспоминаю я во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних [существованиях].

Imināmahaṁ etaṁ jānāmi: Отсюда я и знаю то,

“yathā sassato attā ca loko ca vañjho kūṭaṭṭho esikaṭṭhāyiṭṭhito; что вечны и свое ‘я’, и мир — бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп, —

te ca sattā sandhāvanti saṁsaranti cavanti upapajjanti, atthi tveva sassatisaman”’ti. и, когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, это также вечно“.

Idaṁ, bhikkhave, paṭhamaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, первое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое „я“, и мир вечны.

Dutiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti? Каково же второе [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое „я“, и мир вечны?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarati. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних [существованиях],

Seyyathidaṁ—ekampi saṁvaṭṭavivaṭṭaṁ dvepi saṁvaṭṭavivaṭṭāni tīṇipi saṁvaṭṭavivaṭṭāni cattāripi saṁvaṭṭavivaṭṭāni pañcapi saṁvaṭṭavivaṭṭāni dasapi saṁvaṭṭavivaṭṭāni: ‘amutrāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto, so tato cuto amutra udapādiṁ; tatrāpāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto, so tato cuto idhūpapanno’ti. Iti sākāraṁ sauddesaṁ anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarati. а именно: в одном [периоде] свертывания и развертывания [мира], в двух [периодах] свертывания и развертывания [мира], в трех [периодах] свертывания и развертывания [мира], в четырех [периодах] свертывания и развертывания [мира], в пяти [периодах] свертывания и развертывания [мира], в десяти [периодах] свертывания и развертывания [мира]: „Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я был вновь рожден здесь“, — так вспоминает он во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних [существованиях].

So evamāha: И он говорит:

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Ahañhi ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusāmi yathāsamāhite citte anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarāmi. Ведь благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению я обретаю такую сосредоточенность разума, что вспоминаю сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних [существованиях],

Imināmahaṁ etaṁ jānāmi: Отсюда я и знаю то,

“yathā sassato attā ca loko ca vañjho kūṭaṭṭho esikaṭṭhāyiṭṭhito, te ca sattā sandhāvanti saṁsaranti cavanti upapajjanti, atthi tveva sassatisaman”’ti. что вечны свое ‘я’, и мир — бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп, — и, когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, это также вечно“.

Idaṁ, bhikkhave, dutiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, второе основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое „я“, и мир вечны.

Tatiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti? Каково же третье [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое „я“, и мир вечны?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarati. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних [существованиях],

Seyyathidaṁ—dasapi saṁvaṭṭavivaṭṭāni vīsampi saṁvaṭṭavivaṭṭāni tiṁsampi saṁvaṭṭavivaṭṭāni cattālīsampi saṁvaṭṭavivaṭṭāni: ‘amutrāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto, so tato cuto amutra udapādiṁ; tatrāpāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto, so tato cuto idhūpapanno’ti. Iti sākāraṁ sauddesaṁ anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarati. а именно: в десяти [периодах] свертывания и развертывания [мира], в двадцати [периодах] свертывания и развертывания [мира], в тридцати [периодах] свертывания и развертывания [мира], в сорока [периодах] свертывания и развертывания [мира]: „Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я был вновь рожден здесь“, — так вспоминает он во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних [существованиях].

So evamāha: И он говорит:

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Ahañhi ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusāmi, yathāsamāhite citte anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarāmi. Ведь благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению я обретаю такую сосредоточенность разума, что вспоминаю сосредоточенным разумом различные места, где пребывал в прежних [существованиях], а именно: в десяти [периодах] свертывания и развертывания [мира], в двадцати [периодах] свертывания и развертывания [мира], в тридцати [периодах] свертывания и развертывания [мира], в сорока [периодах] свертывания и развертывания [мира]: ‘Там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я вновь родился в другом месте. А там я жил под таким-то именем, в таком-то роду, в таком-то сословии, таким-то пропитанием, испытал такое-то счастье и несчастье, [достиг] такого-то срока жизни. Вслед за тем, оставив существование, я был вновь рожден здесь’, — так вспоминаю я во всех обстоятельствах и подробностях различные места, где пребывал в прежних [существованиях].

Seyyathidaṁ—dasapi saṁvaṭṭavivaṭṭāni vīsampi saṁvaṭṭavivaṭṭāni tiṁsampi saṁvaṭṭavivaṭṭāni cattālīsampi saṁvaṭṭavivaṭṭāni: “amutrāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto, so tato cuto amutra udapādiṁ; tatrāpāsiṁ evaṁnāmo evaṅgotto evaṁvaṇṇo evamāhāro evaṁsukhadukkhappaṭisaṁvedī evamāyupariyanto, so tato cuto idhūpapanno”ti. Iti sākāraṁ sauddesaṁ anekavihitaṁ pubbenivāsaṁ anussarāmi.

Imināmahaṁ etaṁ jānāmi: Отсюда я и знаю то,

“yathā sassato attā ca loko ca vañjho kūṭaṭṭho esikaṭṭhāyiṭṭhito, te ca sattā sandhāvanti saṁsaranti cavanti upapajjanti, atthi tveva sassatisaman”’ti. что вечны и свое ‘я’, и мир — бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп, — и, когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, это также вечно“.

Idaṁ, bhikkhave, tatiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, третье основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое „я“, и мир вечны.

Catutthe ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti? Каково же четвертое [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое „я“, и мир вечны?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā takkī hoti vīmaṁsī, so takkapariyāhataṁ vīmaṁsānucaritaṁ sayaṁ paṭibhānaṁ evamāha: Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман предается рассуждению и исследованию. И убежденный рассуждением, побуждаемый исследованием, он произносит такое собственное заключение:

‘sassato attā ca loko ca vañjho kūṭaṭṭho esikaṭṭhāyiṭṭhito; „Вечны и свое ‘я’, и мир — бесплодный, стоящий, как вершина, установленный прочно, как столп, — и, когда эти существа странствуют, переходят из одного существования в другое, оставляют существование, вновь рождаются, это также вечно“.

te ca sattā sandhāvanti saṁsaranti cavanti upapajjanti, atthi tveva sassatisaman’ti.

Idaṁ, bhikkhave, catutthaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, четвертое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, проповедующие вечность, учащие, что и свое „я“, и мир вечны.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие вечность, на четырех основаниях учащие, что и свое „я“, и мир вечны.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti, sabbe te imeheva catūhi vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena; natthi ito bahiddhā. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют вечность и учат, что и свое „я“ и мир вечны, [делают так] на четырех этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, [других оснований].

Tayidaṁ, bhikkhave, tathāgato pajānāti: Итак, монахи, Татхагата понимает:

‘ime diṭṭhiṭṭhānā evaṅgahitā evaṁparāmaṭṭhā evaṅgatikā bhavanti evaṁabhisamparāyā’ti, „Эти положения учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании“.

tañca tathāgato pajānāti, tato ca uttaritaraṁ pajānāti; tañca pajānanaṁ na parāmasati, aparāmasato cassa paccattaññeva nibbuti viditā. И Татхагата понимает их, и понимает выходящее за их пределы, и не привязывается к этому пониманию; непривязанный, он находит успокоение в своем сердце.

Vedanānaṁ samudayañca atthaṅgamañca assādañca ādīnavañca nissaraṇañca yathābhūtaṁ viditvā anupādāvimutto, bhikkhave, tathāgato. Постигнув в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление ощущений, Татхагата, монахи, освободился, лишившись всякой зависимости.

Ime kho te, bhikkhave, dhammā gambhīrā duddasā duranubodhā santā paṇītā atakkāvacarā nipuṇā paṇḍitavedanīyā, ye tathāgato sayaṁ abhiññā sacchikatvā pavedeti, yehi tathāgatassa yathābhuccaṁ vaṇṇaṁ sammā vadamānā vadeyyuṁ. Таковы, монахи, эти предметы — глубокие, трудные для рассмотрения, трудные для постижения, несущие покой, возвышенные, недоступные рассудку, тонкие, ведомые лишь мудрецам, — которые возглашает сам Татхагата, познав их и увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате».

Paṭhamabhāṇavāro. Первый раздел поучения.

3.1.2. Ekaccasassatavāda 3.1.2. О частичной вечности

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi. «Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность; на четырех основаниях учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность; на четырех основаниях учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны?

Hoti kho so, bhikkhave, samayo, yaṁ kadāci karahaci dīghassa addhuno accayena ayaṁ loko saṁvaṭṭati. Время от времени, монахи, настает пора, когда по истечении длительного периода этот мир свертывается.

Saṁvaṭṭamāne loke yebhuyyena sattā ābhassarasaṁvattanikā honti. Когда свертывается мир, то существа по большей части переходят в [мир] сияния.

Te tattha honti manomayā pītibhakkhā sayaṁpabhā antalikkhacarā subhaṭṭhāyino, ciraṁ dīghamaddhānaṁ tiṭṭhanti. Там они находятся долгое, длительное время, состоя из разума, питаясь, радостью, излучая собой сияние, двигаясь в пространстве, пребывая в славе.

Hoti kho so, bhikkhave, samayo, yaṁ kadāci karahaci dīghassa addhuno accayena ayaṁ loko vivaṭṭati. Время от времени, монахи, настает пора, когда по истечении длительного периода этот мир развертывается.

Vivaṭṭamāne loke suññaṁ brahmavimānaṁ pātubhavati. Когда развертывается мир, то появляется пустой дворец Брахмы.

Atha kho aññataro satto āyukkhayā vā puññakkhayā vā ābhassarakāyā cavitvā suññaṁ brahmavimānaṁ upapajjati. И тогда то или иное существо, оттого ли, что окончился его срок или окончилось [действие] заслуг, оставляет существование в сонме сияния и вновь рождается во дворце Брахмы.

So tattha hoti manomayo pītibhakkho sayampabho antalikkhacaro subhaṭṭhāyī, ciraṁ dīghamaddhānaṁ tiṭṭhati. Там оно находится долгое, длительное время, состоя из разума, питаясь радостью, излучая собой сияние, двигаясь в пространстве, пребывая в славе.

Tassa tattha ekakassa dīgharattaṁ nivusitattā anabhirati paritassanā uppajjati: У него там, пребывающего долгое время в одиночестве, возникает тревога, неудовлетворенность, беспокойство:

‘aho vata aññepi sattā itthattaṁ āgaccheyyun’ti. «О, если бы и другие существа могли достичь здешнего состояния!»

Atha aññepi sattā āyukkhayā vā puññakkhayā vā ābhassarakāyā cavitvā brahmavimānaṁ upapajjanti tassa sattassa sahabyataṁ. Тогда другие существа, оттого ли, что окончился срок или окончилось [действие] заслуг, оставляют существование в сонме сияния и вновь рождаются во дворце Брахмы спутниками того существа.

Tepi tattha honti manomayā pītibhakkhā sayaṁpabhā antalikkhacarā subhaṭṭhāyino, ciraṁ dīghamaddhānaṁ tiṭṭhanti. Там они находятся долгое, длительное время, состоя из разума, питаясь радостью, излучая собой сияние, двигаясь в пространстве, пребывая в славе.

Tatra, bhikkhave, yo so satto paṭhamaṁ upapanno tassa evaṁ hoti: Тогда, монахи, то существо, которое первым родилось вновь, говорит себе так:

‘ahamasmi brahmā mahābrahmā abhibhū anabhibhūto aññadatthudaso vasavattī issaro kattā nimmātā seṭṭho sajitā vasī pitā bhūtabhabyānaṁ. «Я — Брахма, великий Брахма, победоносный, непобедимый, всевидящий, всесильный, владыка, творец, созидатель, наилучший устроитель, повелитель, отец бывшего и будущего!

Mayā ime sattā nimmitā. Мною сотворены эти существа.

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Mamañhi pubbe etadahosi: И вот у меня раньше была такая мысль:

“aho vata aññepi sattā itthattaṁ āgaccheyyun”ti. «О, если бы и другие существа могли достичь здешнего состояния!»

Iti mama ca manopaṇidhi, ime ca sattā itthattaṁ āgatā’ti. Таковы были мои устремления, и вот эти существа достигли здешнего состояния.

Yepi te sattā pacchā upapannā, tesampi evaṁ hoti: И те существа, которые позже родились вновь, тоже говорят себе так:

‘ayaṁ kho bhavaṁ brahmā mahābrahmā abhibhū anabhibhūto aññadatthudaso vasavattī issaro kattā nimmātā seṭṭho sajitā vasī pitā bhūtabhabyānaṁ. ‘Ведь он — досточтимый Брахма, великий Брахма, победоносный, непобедимый, всевидящий, всесильный, владыка, творец, созидатель, наилучший устроитель, повелитель, отец бывшего и будущего.

Iminā mayaṁ bhotā brahmunā nimmitā. Мы сотворены этим почтенным Брахмой.

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Imañhi mayaṁ addasāma idha paṭhamaṁ upapannaṁ, mayaṁ panamha pacchā upapannā’ti. Ведь мы видели, что он первым родился здесь вновь, а мы позже родились вновь».

Tatra, bhikkhave, yo so satto paṭhamaṁ upapanno, so dīghāyukataro ca hoti vaṇṇavantataro ca mahesakkhataro ca. И вот, монахи, то существо, которое первым родилось вновь, становится более долгоживущим, красивым и могущественным.

Ye pana te sattā pacchā upapannā, te appāyukatarā ca honti dubbaṇṇatarā ca appesakkhatarā ca. Те же существа, которые позже родились вновь, становятся менее долгоживущими, менее привлекательными и менее могущественными.

Ṭhānaṁ kho panetaṁ, bhikkhave, vijjati, yaṁ aññataro satto tamhā kāyā cavitvā itthattaṁ āgacchati. И может случиться, монахи, что какое-либо существо, покинув свое предыдущее тело, достигает земного состояния.

Itthattaṁ āgato samāno agārasmā anagāriyaṁ pabbajati. Достигнув земного состояния, оно покидает дом и принимается за жизнь бездомного.

Agārasmā anagāriyaṁ pabbajito samāno ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte taṁ pubbenivāsaṁ anussarati, tato paraṁ nānussarati. Будучи бездомным и практикуя усердие, стремление, прилежание, бдительность и правильное осознание, оно достигает такого уровня умственной сосредоточенности, что помнит свои предыдущие существования, но не помнит других мест.

So evamāha: И оно говорит:

‘yo kho so bhavaṁ brahmā mahābrahmā abhibhū anabhibhūto aññadatthudaso vasavattī issaro kattā nimmātā seṭṭho sajitā vasī pitā bhūtabhabyānaṁ, yena mayaṁ bhotā brahmunā nimmitā, so nicco dhuvo sassato avipariṇāmadhammo sassatisamaṁ tatheva ṭhassati. „Ведь тот досточтимый Брахма, великий Брахма, победоносный, непобедимый, всевидящий, всесильный, владыка, творец, созидатель, наилучший устроитель, повелитель, отец бывшего и будущего досточтимый Брахма, которым мы сотворены, постоянен, стоек, вечен, не подвержен изменению и вечно пребывает таким.

Ye pana mayaṁ ahumhā tena bhotā brahmunā nimmitā, te mayaṁ aniccā addhuvā appāyukā cavanadhammā itthattaṁ āgatā’ti. Мы же, которые были сотворены этим Брахмой, мы достигли здешнего [земного] состояния непостоянными, нестойкими, недолговечными, подверженными уходу из существования“.

Idaṁ, bhikkhave, paṭhamaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, первое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность, учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны.

Dutiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti? Каково же второе [основание], исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность, учащие, что и свое «я», и мир отчасти вечны, отчасти невечны?

Santi, bhikkhave, khiḍḍāpadosikā nāma devā, te ativelaṁ hassakhiḍḍāratidhammasamāpannā viharanti. Tesaṁ ativelaṁ hassakhiḍḍāratidhammasamāpannānaṁ viharataṁ sati sammussati. Satiyā sammosā te devā tamhā kāyā cavanti. У них, пребывающих долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию, теряется способность самосознания, и с утратой способности самосознания эти боги оставляют существование в этом сонме.

Ṭhānaṁ kho panetaṁ, bhikkhave, vijjati yaṁ aññataro satto tamhā kāyā cavitvā itthattaṁ āgacchati. И может произойти так, монахи, что то или иное существо, оставив существование в этом сонме, достигает здешнего [земного] состояния.

Itthattaṁ āgato samāno agārasmā anagāriyaṁ pabbajati. Достигнув здешнего состояния, оно оставляет дом и странствует бездомным.

Agārasmā anagāriyaṁ pabbajito samāno ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte taṁ pubbenivāsaṁ anussarati, tato paraṁ nānussarati. Оставив дом и будучи бездомным странником, оно благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом то место, где пребывало в прежнем [существовании], но не вспоминает другого [места], кроме него.

So evamāha: И оно говорит:

‘ye kho te bhonto devā na khiḍḍāpadosikā, te na ativelaṁ hassakhiḍḍāratidhammasamāpannā viharanti. Tesaṁ na ativelaṁ hassakhiḍḍāratidhammasamāpannānaṁ viharataṁ sati na sammussati. Satiyā asammosā te devā tamhā kāyā na cavanti; „Ведь те досточтимые боги, которые не кхиддападосика, — те не пребывают долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию. У них, не пребывающих долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию, не теряется способность самосознания, и, не утратив способности самосознания, те боги не оставляют существования в этом сонме,

niccā dhuvā sassatā avipariṇāmadhammā sassatisamaṁ tatheva ṭhassanti. постоянны, стойки, вечны, не подвержены изменению и вечно пребывают такими.

Ye pana mayaṁ ahumhā khiḍḍāpadosikā, te mayaṁ ativelaṁ hassakhiḍḍāratidhammasamāpannā viharimhā. Tesaṁ no ativelaṁ hassakhiḍḍāratidhammasamāpannānaṁ viharataṁ sati sammussati. Satiyā sammosā evaṁ mayaṁ tamhā kāyā cutā Мы же, которые были кхиддападосика, — мы пребывали долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию. У нас, пребывавших долгое время в приверженности к веселью, удовольствию, сладострастию, теряется способность самосознания, и с утратой способности самосознания мы, оставив существование в этом сонме, достигли здешнего состояния

aniccā addhuvā appāyukā cavanadhammā itthattaṁ āgatā’ti. непостоянными, нестойкими, недолговечными, подверженными уходу из существования“.

Idaṁ, bhikkhave, dutiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, второе основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность, учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны.

Tatiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti? Каково же третье [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность, учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны?

Santi, bhikkhave, manopadosikā nāma devā, te ativelaṁ aññamaññaṁ upanijjhāyanti. Te ativelaṁ aññamaññaṁ upanijjhāyantā aññamaññamhi cittāni padūsenti. Te aññamaññaṁ paduṭṭhacittā kilantakāyā kilantacittā. Te devā tamhā kāyā cavanti. Есть, монахи, боги по имени манопадосика. Долгое время они рассуждают друг о друге. Когда они долгое время рассуждают друг о друге, портятся их мысли друг о друге. Испорченные в мыслях друг о друге, они ослаблены телом, ослаблены мыслями. Эти боги покидают существование в этом сонме.

Itthattaṁ āgato samāno agārasmā anagāriyaṁ pabbajati. Достигнув здешнего состояния, оно оставляет дом и странствует бездомным.

Agārasmā anagāriyaṁ pabbajito samāno ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte taṁ pubbenivāsaṁ anussarati, tato paraṁ nānussarati. Оставив дом и будучи бездомным странником, оно благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом то место, где пребывало в прежнем [существовании], но не вспоминает другого [места], кроме него.

So evamāha: И оно говорит:

‘ye kho te bhonto devā na manopadosikā, te nātivelaṁ aññamaññaṁ upanijjhāyanti. Te nātivelaṁ aññamaññaṁ upanijjhāyantā aññamaññamhi cittāni nappadūsenti. Te aññamaññaṁ appaduṭṭhacittā akilantakāyā akilantacittā. Te devā tamhā kāyā na cavanti, „Ведь те досточтимые боги, которые не манопадосика, — те не рассуждают долгое время друг о друге. Когда те не рассуждают долгое время друг о друге, не портятся их мысли друг о друге. Не испорченные в мыслях друг о друге, они не ослаблены телом, не ослаблены мыслями. Те боги не оставляют существования в этом сонме,

Ye pana mayaṁ ahumhā manopadosikā, te mayaṁ ativelaṁ aññamaññaṁ upanijjhāyimhā. Te mayaṁ ativelaṁ aññamaññaṁ upanijjhāyantā aññamaññamhi cittāni padūsimhā, te mayaṁ aññamaññaṁ paduṭṭhacittā kilantakāyā kilantacittā. Evaṁ mayaṁ tamhā kāyā cutā Мы же, которые были манопадосика, — мы долгое время рассуждали друг о друге. Когда мы долгое время рассуждали друг о друге, испортились наши мысли друг о друге. Испорченные в мыслях друг о друге, мы ослаблены телом, ослаблены мыслями. Оставив существование в этом сонме, мы достигли здешнего состояния

Idaṁ, bhikkhave, tatiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, третье основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность, учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны.

Catutthe ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti? Каково же четвертое [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность, учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā takkī hoti vīmaṁsī. So takkapariyāhataṁ vīmaṁsānucaritaṁ sayampaṭibhānaṁ evamāha: Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман предается рассуждению и исследованию. И убежденный рассуждением, побуждаемый исследованием, он произносит такое собственное заключение:

‘yaṁ kho idaṁ vuccati cakkhuṁ itipi sotaṁ itipi ghānaṁ itipi jivhā itipi kāyo itipi, ayaṁ attā anicco addhuvo asassato vipariṇāmadhammo. „Ведь то, что зовется глазом, и ухом, и носом, и языком, и телом, — это свое ‘я’ — непостоянно, нестойко, невечно, подвержено изменению.

Yañca kho idaṁ vuccati cittanti vā manoti vā viññāṇanti vā ayaṁ attā nicco dhuvo sassato avipariṇāmadhammo sassatisamaṁ tatheva ṭhassatī’ti. То же, что зовется мыслью, или разумом, или сознанием, — это свое ‘я’ — постоянно, стойко, вечно, не подвержено изменению и вечно пребывает таким“.

Idaṁ, bhikkhave, catutthaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, четвертое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность, учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, [проповедующие] отчасти вечность, отчасти не-вечность, на четырех основаниях учащие, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti, sabbe te imeheva catūhi vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena; natthi ito bahiddhā. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые [проповедуют] отчасти вечность, отчасти не-вечность и учат, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны, [делают так] на четырех этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований].

Tayidaṁ, bhikkhave, tathāgato pajānāti: Итак, монахи, Татхагата понимает:

‘ime diṭṭhiṭṭhānā evaṅgahitā evaṁparāmaṭṭhā evaṅgatikā bhavanti evaṁabhisamparāyā’ti. „Эти основания учения так-то достигнуты, так-то приняты, ведут к тому-то, приносят то-то в будущем существовании“.

Tañca tathāgato pajānāti, tato ca uttaritaraṁ pajānāti, tañca pajānanaṁ na parāmasati, aparāmasato cassa paccattaññeva nibbuti viditā. И Татхагата понимает их, и понимает выходящее за их пределы, и непривязывается к этому пониманию; непривязанный, он находит успокоение в своем сердце.

3.1.3. Antānantavāda 3.1.3. О конечности и бесконечности

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti catūhi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное или бесконечное, на четырех основаниях учащие, что мир конечен или бесконечен.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti catūhi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем говорят эти почтенные отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное или бесконечное, на четырех основаниях учащие, что мир конечен или бесконечен?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte antasaññī lokasmiṁ viharati. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что пребывает сосредоточенным разумом в осознании конечности мира.

So evamāha: И он говорит:

‘antavā ayaṁ loko parivaṭumo. „Мир этот конечен, ограничен вокруг.

Taṁ kissa hetu? Почему же?

Ahañhi ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusāmi, yathāsamāhite citte antasaññī lokasmiṁ viharāmi. Потому что благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению я обретаю такую сосредоточенность разума, что пребываю сосредоточенным разумом в осознании конечности мира.

Imināmahaṁ etaṁ jānāmi: Отсюда я и знаю то,

“yathā antavā ayaṁ loko parivaṭumo”’ti. что мир этот конечен, ограничен вокруг“.

Idaṁ, bhikkhave, paṭhamaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti. Таково, монахи, первое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное и бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен.

Dutiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti? Каково же второе [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte anantasaññī lokasmiṁ viharati. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что пребывает сосредоточенным разумом в осознании бесконечности мира.

So evamāha: И он говорит:

‘ananto ayaṁ loko apariyanto. „Мир этот бесконечен, неограничен.

Ye te samaṇabrāhmaṇā evamāhaṁsu: Те отшельники и брахманы, которые говорят:

“antavā ayaṁ loko parivaṭumo”ti, tesaṁ musā. ‘Мир этот конечен, ограничен вокруг’, — неправы.

Ananto ayaṁ loko apariyanto. Мир этот бесконечен, неограничен.

Taṁ kissa hetu? Почему же?

Ahañhi ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusāmi, yathāsamāhite citte anantasaññī lokasmiṁ viharāmi. Потому что благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению я обретаю такую сосредоточенность разума, что пребываю сосредоточенным разумом в осознании бесконечности мира.

Imināmahaṁ etaṁ jānāmi: Отсюда я и знаю то,

“yathā ananto ayaṁ loko apariyanto”’ti. что мир этот бесконечен, безграничен“.

Idaṁ, bhikkhave, dutiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti. Таково, монахи, второе основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное и бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен.

Tatiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti? Каково же третье [основание], исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte uddhamadho antasaññī lokasmiṁ viharati, tiriyaṁ anantasaññī. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что пребывает сосредоточенным разумом в осознании конечности мира сверху и снизу и в осознании бесконечности [его] — поперек.

So evamāha: И он говорит:

‘antavā ca ayaṁ loko ananto ca. „Мир этот и конечен, и бесконечен.

Ye te samaṇabrāhmaṇā evamāhaṁsu: Те отшельники и брахманы, которые говорят:

“antavā ayaṁ loko parivaṭumo”ti, tesaṁ musā. ‘Мир этот конечен, ограничен вокруг’, — неправы.

Yepi te samaṇabrāhmaṇā evamāhaṁsu: И те отшельники и брахманы, которые говорят:

“ananto ayaṁ loko apariyanto”ti, tesampi musā. ‘Мир этот бесконечен, безграничен’ — также неправы.

Antavā ca ayaṁ loko ananto ca. Мир этот и конечен, и бесконечен.

Taṁ kissa hetu? Почему же?

Ahañhi ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusāmi, yathāsamāhite citte uddhamadho antasaññī lokasmiṁ viharāmi, tiriyaṁ anantasaññī. Потому что благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению я обретаю такую сосредоточенность разума, что пребываю сосредоточенным разумом в осознании конечности мира сверху и снизу, и в осознании бесконечности [его] — поперек.

Imināmahaṁ etaṁ jānāmi: Отсюда я и знаю то,

“yathā antavā ca ayaṁ loko ananto cā”’ti. что мир этот и конечен, и бесконечен“.

Idaṁ, bhikkhave, tatiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti. Таково, монахи, третье основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен.

Catutthe ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti? Каково же четвертое [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā takkī hoti vīmaṁsī. So takkapariyāhataṁ vīmaṁsānucaritaṁ sayampaṭibhānaṁ evamāha: И убежденный рассуждением, побуждаемый исследованием, он произносит такое собственное заключение:

‘nevāyaṁ loko antavā, na panānanto. „Мир этот ни конечен, ни бесконечен.

Ye te samaṇabrāhmaṇā evamāhaṁsu: Те отшельники и брахманы, которые говорят:

“antavā ayaṁ loko parivaṭumo”ti, tesaṁ musā. ‘Мир этот конечен, ограничен вокруг’, — неправы.

Yepi te samaṇabrāhmaṇā evamāhaṁsu: И те отшельники и брахманы, которые говорят:

“ananto ayaṁ loko apariyanto”ti, tesampi musā. ‘Мир этот бесконечен, безграничен’, — также неправы.

Yepi te samaṇabrāhmaṇā evamāhaṁsu: И те отшельники и брахманы, которые говорят:

“antavā ca ayaṁ loko ananto cā”ti, tesampi musā. ‘Мир этот и конечен, и бесконечен’, — также неправы.

Nevāyaṁ loko antavā, na panānanto’ti. Мир этот ни конечен, ни бесконечен“.

Idaṁ, bhikkhave, catutthaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti. Таково, монахи, четвертое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное или бесконечное, учащие, что мир конечен или бесконечен.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti catūhi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, [проповедующие] конечное или бесконечное, на четырех основаниях учащие, что мир конечен или бесконечен.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti, sabbe te imeheva catūhi vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena; natthi ito bahiddhā. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые [проповедуют] конечное или бесконечное и учат, что мир конечен или бесконечен, [делают так] на четырех основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований].

Tayidaṁ, bhikkhave, tathāgato pajānāti: Итак, монахи, Татхагата понимает:

Tañca tathāgato pajānāti, tato ca uttaritaraṁ pajānāti, tañca pajānanaṁ na parāmasati, aparāmasato cassa paccattaññeva nibbuti viditā. И Татхагата понимает их, и понимает выходящее за их пределы, и не привязывается к этому пониманию; непривязанный, он находит успокоение в своем сердце.

3.1.4. Amarāvikkhepavāda 3.1.4. Сторонники уклончивых ответов

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā, tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ catūhi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, на четырех основаниях ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ catūhi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, на четырех основаниях ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ‘idaṁ kusalan’ti yathābhūtaṁ nappajānāti, ‘idaṁ akusalan’ti yathābhūtaṁ nappajānāti. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман не понимает, что это в согласии с истиной хорошо; не понимает, что это в согласии с истиной нехорошо.

Tassa evaṁ hoti: И говорит себе так:

‘ahaṁ kho “idaṁ kusalan”ti yathābhūtaṁ nappajānāmi, “idaṁ akusalan”ti yathābhūtaṁ nappajānāmi. „Ведь я не понимаю, что это в согласии с истиной хорошо, не понимаю, что это в согласии с истиной нехорошо.

Ahañce kho pana “idaṁ kusalan”ti yathābhūtaṁ appajānanto, “idaṁ akusalan”ti yathābhūtaṁ appajānanto, “idaṁ kusalan”ti vā byākareyyaṁ, “idaṁ akusalan”ti vā byākareyyaṁ, taṁ mamassa musā. И вот, если бы, не понимая, что это в согласии с истиной хорошо, не понимая, что это в согласии с истиной нехорошо, я стал бы разъяснять, что это хорошо, стал бы разъяснять, что это нехорошо, то меня охватило бы стремление, или страсть, или ненависть, или отвращение. Если меня охватило бы стремление, или страсть, или ненависть, или отвращение, то я был бы неправ.

Yaṁ mamassa musā, so mamassa vighāto. Если я был бы неправ, то у меня возникла бы тревога.

Yo mamassa vighāto so mamassa antarāyo’ti. Если у меня возникла бы тревога, то у меня возникло бы препятствие“.

Iti so musāvādabhayā musāvādaparijegucchā nevidaṁ kusalanti byākaroti, na panidaṁ akusalanti byākaroti, tattha tattha pañhaṁ puṭṭho samāno vācāvikkhepaṁ āpajjati amarāvikkhepaṁ: Итак, в страхе перед неправильной речью, гнушаясь неправильной речи, он не разъясняет, что это хорошо, не разъясняет, что это нехорошо, и ведет уклончивую речь, когда ему задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба:

‘evantipi me no; tathātipi me no; aññathātipi me no; notipi me no; no notipi me no’ti. „Я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет“.

Idaṁ, bhikkhave, paṭhamaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ. Таково, монахи, первое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба.

Dutiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ? Каково же второе [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ‘idaṁ kusalan’ti yathābhūtaṁ nappajānāti, ‘idaṁ akusalan’ti yathābhūtaṁ nappajānāti. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман не понимает, что это в согласии с истиной хорошо, не понимает, что это в согласии с истиной нехорошо.

Tassa evaṁ hoti: И он говорит себе так:

Ahañce kho pana “idaṁ kusalan”ti yathābhūtaṁ appajānanto, “idaṁ akusalan”ti yathābhūtaṁ appajānanto, “idaṁ kusalan”ti vā byākareyyaṁ, “idaṁ akusalan”ti vā byākareyyaṁ, tattha me assa chando vā rāgo vā doso vā paṭigho vā. И вот, если бы, не понимая, что это в согласии с истиной хорошо, не понимая, что это в согласии с истиной нехорошо, я стал бы разъяснять, что это хорошо, стал бы разъяснять, что это нехорошо, то меня охватило бы стремление, или страсть, или ненависть, или отвращение.

Yattha me assa chando vā rāgo vā doso vā paṭigho vā, taṁ mamassa upādānaṁ. Если меня охватило бы стремление, или страсть, или ненависть, или отвращение, то я стал бы зависимым.

Yaṁ mamassa upādānaṁ, so mamassa vighāto. Если я стал бы зависимым, то у меня возникла бы тревога.

Yo mamassa vighāto, so mamassa antarāyo’ti. Если у меня возникла бы тревога, то у меня возникло бы препятствие“.

Iti so upādānabhayā upādānaparijegucchā nevidaṁ kusalanti byākaroti, na panidaṁ akusalanti byākaroti, tattha tattha pañhaṁ puṭṭho samāno vācāvikkhepaṁ āpajjati amarāvikkhepaṁ: Итак, в страхе перед зависимостью, гнушаясь зависимости, он не разъясняет, что это хорошо, не разъясняет, что это нехорошо, и ведет уклончивую речь, когда ему задают тот или иной вопрос, — уклончивую словно скользкая рыба:

Idaṁ, bhikkhave, dutiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ. Таково, монахи, второе основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба.

Tatiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ? Каково же третье [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā ‘idaṁ kusalan’ti yathābhūtaṁ nappajānāti, ‘idaṁ akusalan’ti yathābhūtaṁ nappajānāti. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман не понимает, что это в согласии с истиной хорошо, не понимает, что это в согласии с истиной нехорошо.

Tassa evaṁ hoti: И говорит себе так:

Ahañce kho pana “idaṁ kusalan”ti yathābhūtaṁ appajānanto “idaṁ akusalan”ti yathābhūtaṁ appajānanto “idaṁ kusalan”ti vā byākareyyaṁ, “idaṁ akusalan”ti vā byākareyyaṁ; И вот, если бы, не понимая, что это в согласии с истиной хорошо, не понимая, что это в согласии с истиной нехорошо, я стал бы разъяснять, что это хорошо, стал бы разъяснять, что это нехорошо, то меня стали бы последовательно расспрашивать, просить о доказательствах, оспаривать —

santi hi kho samaṇabrāhmaṇā paṇḍitā nipuṇā kataparappavādā vālavedhirūpā, te bhindantā maññe caranti paññāgatena diṭṭhigatāni, есть ведь такие отшельники и брахманы, мудрые, изощренные, искусные в спорах, способные пронзить волос, которые, я бы сказал, движутся, расщепляя ложные взгляды ходом своего постижения.

te maṁ tattha samanuyuñjeyyuṁ samanugāheyyuṁ samanubhāseyyuṁ. ???dn1:2.26.7 И если бы они стали последовательно расспрашивать меня, просить о доказательствах, оспаривать.???

Ye maṁ tattha samanuyuñjeyyuṁ samanugāheyyuṁ samanubhāseyyuṁ, tesāhaṁ na sampāyeyyaṁ. И если бы они стали последовательно расспрашивать меня, просить о доказательствах, оспаривать, то я не смог бы дать им объяснения.

Yesāhaṁ na sampāyeyyaṁ, so mamassa vighāto. Если бы я не смог дать им объяснения, то у меня возникла бы тревога.

Yo mamassa vighāto, so mamassa antarāyo’ti. Если у меня возникла бы тревога, то у меня возникло бы препятствие“.

Iti so anuyogabhayā anuyogaparijegucchā nevidaṁ kusalanti byākaroti, na panidaṁ akusalanti byākaroti, tattha tattha pañhaṁ puṭṭho samāno vācāvikkhepaṁ āpajjati amarāvikkhepaṁ: Итак, в страхе перед расспросами, гнушаясь расспросов, он ни разъясняет, что это хорошо, ни разъясняет, что это нехорошо, и ведет уклончивую речь, когда ему задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба:

Idaṁ, bhikkhave, tatiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ. Таково, монахи, третье основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба.

Catutthe ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ? Каково же четвертое [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā mando hoti momūho. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман глуп, неразумен,

So mandattā momūhattā tattha tattha pañhaṁ puṭṭho samāno vācāvikkhepaṁ āpajjati amarāvikkhepaṁ: и по глупости, по неразумию он ведет уклончивую речь, когда ему задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба:

‘atthi paro loko’ti iti ce maṁ pucchasi, ‘atthi paro loko’ti iti ce me assa, ‘atthi paro loko’ti iti te naṁ byākareyyaṁ, „Если бы ты спросил меня: ‘Другой мир существует?’ и я считал бы, что другой мир существует, то я объяснил бы, что другой мир существует.

‘evantipi me no, tathātipi me no, aññathātipi me no, notipi me no, no notipi me no’ti. ‘[Но] я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет.’

‘Natthi paro loko …pe… ‘Другой мир не существует …

‘atthi ca natthi ca paro loko …pe… ‘Другой мир и существует, и не существует …

‘nevatthi na natthi paro loko …pe… ‘Другой мир ни существует, ни не существует …

‘atthi sattā opapātikā …pe… ‘Самопроизвольно родившиеся существуют …

‘natthi sattā opapātikā …pe… ‘Самопроизвольно родившиеся не существуют …

‘atthi ca natthi ca sattā opapātikā …pe… ‘Самопроизвольно родившиеся и существуют, и не существуют …

‘nevatthi na natthi sattā opapātikā …pe… ‘Самопроизвольно родившиеся ни существуют, ни не существуют …

‘atthi sukatadukkaṭānaṁ kammānaṁ phalaṁ vipāko …pe… ‘Созревший плод добрых и злых действий существует …

‘natthi sukatadukkaṭānaṁ kammānaṁ phalaṁ vipāko …pe… ‘Созревший плод добрых и злых действий не существует …

‘atthi ca natthi ca sukatadukkaṭānaṁ kammānaṁ phalaṁ vipāko …pe… ‘Созревший плод добрых и злых действий и существует, и не существует …

‘nevatthi na natthi sukatadukkaṭānaṁ kammānaṁ phalaṁ vipāko …pe… ‘Созревший плод добрых и злых действий ни существует, ни не существует …

‘hoti tathāgato paraṁ maraṇā …pe… ‘Татхагата существует после смерти …

‘na hoti tathāgato paraṁ maraṇā …pe… ‘Татхагата не существует после смерти …

‘hoti ca na ca hoti tathāgato paraṁ maraṇā …pe… ‘Татхагата и существует, и не существует после смерти …

‘neva hoti na na hoti tathāgato paraṁ maraṇā’ti iti ce maṁ pucchasi, ‘neva hoti na na hoti tathāgato paraṁ maraṇā’ti iti ce me assa, ‘neva hoti na na hoti tathāgato paraṁ maraṇā’ti iti te naṁ byākareyyaṁ, ‘Татхагата ни существует, ни не существует после смерти?’ и я считал бы, что Татхагата ни существует, ни не существует после смерти, то я объяснил бы, что Татхагата ни существует, ни не существует после смерти.

‘evantipi me no, tathātipi me no, aññathātipi me no, notipi me no, no notipi me no’ti. [Но] я не считаю этого. Я не считаю так. Я не считаю иначе. Я не считаю, что нет. Я не считаю, что неверно, что нет“.

Idaṁ, bhikkhave, catutthaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ. Таково, монахи, четвертое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ catūhi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, уклончивые, словно скользкая рыба, на четырех основаниях ведущие уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ, sabbe te imeheva catūhi vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena, natthi ito bahiddhā … Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые уклончивы, словно скользкая рыба, и ведут уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба, [делают так] на четырех основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований]. …

pe… …

yehi tathāgatassa yathābhuccaṁ vaṇṇaṁ sammā vadamānā vadeyyuṁ. которые возглашает сам Татхагата, познав их и увидев собственными глазами, и, поистине, ради которых следует произносить надлежащую хвалу Татхагате.

3.1.5. Adhiccasamuppannavāda 3.1.5. О беспричинном возникновении

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti dvīhi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы [проповедующие] беспричинное возникновение, на двух основаниях учащие, что и свое „я“, и мир возникли без причины.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti dvīhi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, [проповедующие] беспричинное возникновение, на двух основаниях учащие, что и свое „я“, и мир возникли без причины?

Santi, bhikkhave, asaññasattā nāma devā. Есть, монахи, боги по имени „Бессознательные существа“ —

Saññuppādā ca pana te devā tamhā kāyā cavanti. с возникновением сознания эти боги оставляют существование в этом сонме.

Ṭhānaṁ kho panetaṁ, bhikkhave, vijjati, yaṁ aññataro satto tamhā kāyā cavitvā itthattaṁ āgacchati. И вот может произойти так, монахи, что, то или иное существо, оставив существование в этом сонме, достигает здешнего [земного] состояния.

Itthattaṁ āgato samāno agārasmā anagāriyaṁ pabbajati. Достигнув здешнего состояния, оно оставляет дом и странствует бездомным.

Agārasmā anagāriyaṁ pabbajito samāno ātappamanvāya padhānamanvāya anuyogamanvāya appamādamanvāya sammāmanasikāramanvāya tathārūpaṁ cetosamādhiṁ phusati, yathāsamāhite citte saññuppādaṁ anussarati, tato paraṁ nānussarati. Оставив дом и будучи бездомным, оно благодаря усердию, благодаря усилию, благодаря прилежанию, благодаря серьезности, благодаря правильному умонастроению обретает такую сосредоточенность разума, что вспоминает сосредоточенным разумом возникновение [своего] сознания, но не вспоминает другого, кроме этого.

So evamāha: И оно говорит:

‘adhiccasamuppanno attā ca loko ca. „И свое ‘я’, и мир возникли без причины.

Taṁ kissa hetu? Отчего же это?

Ahañhi pubbe nāhosiṁ, somhi etarahi ahutvā santatāya pariṇato’ti. Потому что прежде меня не было, теперь же я есмь; не существовав, я вступил в существование“.

Idaṁ, bhikkhave, paṭhamaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, первое основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] беспричинное возникновение, учащие, что и свое „я“, и мир возникли без причины.

Dutiye ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti? Каково же второе [основание], исходя из которого и о котором [говорят] почтенные отшельники и брахманы, [проповедующие] беспричинное возникновение, учащие, что и свое „я“, и мир возникли без причины?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā takkī hoti vīmaṁsī. Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман предается рассуждению и исследованию.

So takkapariyāhataṁ vīmaṁsānucaritaṁ sayampaṭibhānaṁ evamāha: И убежденный рассуждением, побуждаемый исследованием, он произносит такое собственное заключение:

‘adhiccasamuppanno attā ca loko cā’ti. „И свое ‘я’, и мир возникли без причины“.

Idaṁ, bhikkhave, dutiyaṁ ṭhānaṁ, yaṁ āgamma yaṁ ārabbha eke samaṇabrāhmaṇā adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti. Таково, монахи, второе основание, исходя из которого и о котором [говорят] некоторые отшельники и брахманы, [проповедующие] беспричинное возникновение, учащие, что и свое „я“, и мир возникли без причины.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti dvīhi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, [проповедующие] беспричинное возникновение, на двух основаниях учащие, что и свое „я“, и мир возникли без причины.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti, sabbe te imeheva dvīhi vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena, natthi ito bahiddhā … Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые [проповедуют] беспричинное возникновение и учат, что и свое „я“, и мир возникли без причины, [делают так] на двух этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований] …

pe… …

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā pubbantānudiṭṭhino pubbantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti aṭṭhārasahi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, занятые прежними временами, рассуждающие о прежних временах, на восемнадцати [изложенных здесь] основаниях выдвигающие различные суждения о прежних временах.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā pubbantakappikā pubbantānudiṭṭhino pubbantamārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti, sabbe te imeheva aṭṭhārasahi vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena, natthi ito bahiddhā. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и выдвигают различные суждения о прежних временах, [делают так] на восемнадцати этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований].

Tayidaṁ, bhikkhave, tathāgato pajānāti: Итак, монахи, Татхагата понимает:

Tañca tathāgato pajānāti, tato ca uttaritaraṁ pajānāti, tañca pajānanaṁ na parāmasati, aparāmasato cassa paccattaññeva nibbuti viditā. И Татхагата понимает их, и понимает выходящее за их пределы, и не привязывается к этому пониманию; непривязанный, он находит успокоение в своем сердце.

Dutiyabhāṇavāro.

3.2. Aparantakappika 3.2. О будущем

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā aparantakappikā aparantānudiṭṭhino, aparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti catucattārīsāya vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, занятые будущими временами, рассуждающие о будущих временах, на сорока четырех основаниях выдвигающие различные суждения о будущих временах.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha aparantakappikā aparantānudiṭṭhino aparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti catucattārīsāya vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, занятые будущими временами, рассуждающие о будущих временах, на сорока четырех основаниях выдвигающие различные суждения о будущих временах?

3.2.1. Saññīvāda 3.2.1. Утверждение о сознании

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā saññīvādā uddhamāghātanaṁ saññiṁ attānaṁ paññapenti soḷasahi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие сознание после кончины, на шестнадцати основаниях учащие, что свое „я“ наделено сознанием после кончины.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha uddhamāghātanikā saññīvādā uddhamāghātanaṁ saññiṁ attānaṁ paññapenti soḷasahi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие сознание после кончины, на шестнадцати основаниях учащие, что свое „я“ наделено сознанием после кончины?

‘Rūpī attā hoti arogo paraṁ maraṇā saññī’ti naṁ paññapenti. „После смерти свое ‘я’ имеет форму, свободно от недуга, наделено сознанием“ — так учат они о нем.

‘Arūpī attā hoti arogo paraṁ maraṇā saññī’ti naṁ paññapenti. „После смерти свое ‘я’ не имеет формы, свободно от недуга, наделено сознанием“ — так учат они о нем.

‘Rūpī ca arūpī ca attā hoti …pe…. „После смерти свое ‘я’ и имеет форму, и не имеет формы, свободно от недуга, наделено сознанием“ — так учат они о нем …

‘Nevarūpī nārūpī attā hoti …. ‘„После смерти свое ‘я’ ни имеет форму, ни не имеет формы …

‘Antavā attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ конечно …

‘Anantavā attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ бесконечно …

‘Antavā ca anantavā ca attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ и конечно, и бесконечно …

‘Nevantavā nānantavā attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ ни конечно, ни бесконечно …

‘Ekattasaññī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ осознаёт единство …

‘Nānattasaññī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ осознаёт множественность …

‘Parittasaññī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ осознаёт ограниченность …

‘Appamāṇasaññī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ осознаёт безграничность …

‘Ekantasukhī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ всецело счастливо …

‘Ekantadukkhī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ всецело несчастливо …

‘Sukhadukkhī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ и счастливо, и несчастливо …

‘Adukkhamasukhī attā hoti arogo paraṁ maraṇā saññī’ti naṁ paññapenti. „После смерти свое ‘я’ ни несчастливо, ни счастливо, свободно от недуга, наделено сознанием“ — так учат они о нем.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā saññīvādā uddhamāghātanaṁ saññiṁ attānaṁ paññapenti soḷasahi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие сознание после кончины, на шестнадцати основаниях учащие, что свое „я“ наделено сознанием после кончины.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā uddhamāghātanikā saññīvādā uddhamāghātanaṁ saññiṁ attānaṁ paññapenti, sabbe te imeheva soḷasahi vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena, natthi ito bahiddhā … Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют сознание после кончины и учат, что свое „я“ наделено сознанием после кончины, [делают так] на шестнадцати этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований] …

pe…

yehi tathāgatassa yathābhuccaṁ vaṇṇaṁ sammā vadamānā vadeyyuṁ.

3.2.2. Asaññīvāda 3.2.2. Утверждение о бессознательности

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā asaññīvādā uddhamāghātanaṁ asaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi. «Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие отсутствие сознания после кончины, на восьми основаниях учащие, что свое „я“ лишено сознания после кончины.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha uddhamāghātanikā asaññīvādā uddhamāghātanaṁ asaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие отсутствие сознания после кончины, на восьми основаниях учащие, что свое „я“ лишено сознания после кончины?

‘Rūpī attā hoti arogo paraṁ maraṇā asaññī’ti naṁ paññapenti. „После смерти свое ‘я’ имеет форму, свободно от недуга, лишено сознания“ — так учат они о нем.

‘Arūpī attā hoti arogo paraṁ maraṇā asaññī’ti naṁ paññapenti. „После смерти свое ‘я’ не имеет формы, свободно от недуга, лишено сознания“ — так учат они о нем.

‘Rūpī ca arūpī ca attā hoti …pe…. „После смерти свое ‘я’ и имеет форму, и не имеет формы …

‘Nevarūpī nārūpī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ ни имеет форму, ни не имеет формы …

‘Antavā attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ конечно …

‘Anantavā attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ бесконечно …

‘Antavā ca anantavā ca attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ и конечно, и бесконечно …

‘Nevantavā nānantavā attā hoti arogo paraṁ maraṇā asaññī’ti naṁ paññapenti. „После смерти свое ‘я’ ни конечно, ни бесконечно, свободно от недуга, лишено сознания“ — так учат они о нем.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā asaññīvādā uddhamāghātanaṁ asaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют отсутствие сознания после кончины и учат, что свое „я“ лишено сознания после кончины, [делают так] на восьми этих основаниях

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā uddhamāghātanikā asaññīvādā uddhamāghātanaṁ asaññiṁ attānaṁ paññapenti, sabbe te imeheva aṭṭhahi vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena, natthi ito bahiddhā … или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований] …

pe… …

3.2.3. Nevasaññīnāsaññīvāda 3.2.3. О не сознании и не безсознательности

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā nevasaññīnāsaññīvādā, uddhamāghātanaṁ nevasaññīnāsaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, на восьми основаниях учащие, что свое „я“ после кончины ни наделено сознанием, ни лишено сознания.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha uddhamāghātanikā nevasaññīnāsaññīvādā uddhamāghātanaṁ nevasaññīnāsaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, на восьми основаниях учащие, что свое „я“ после кончины ни наделено сознанием, ни лишено сознания?

‘Rūpī attā hoti arogo paraṁ maraṇā nevasaññīnāsaññī’ti naṁ paññapenti. „После смерти свое ‘я’ имеет форму, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания“ — так учат они о нем.

‘Arūpī attā hoti …pe…. „После смерти свое ‘я’ не имеет формы …

‘Rūpī ca arūpī ca attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ и имеет форму, и не имеет формы …

‘Nevarūpī nārūpī attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ ни имеет форму, ни не имеет формы …

‘Antavā attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ конечно …

‘Anantavā attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ бесконечно …

‘Antavā ca anantavā ca attā hoti …. „После смерти свое ‘я’ и конечно, и бесконечно …

‘Nevantavā nānantavā attā hoti arogo paraṁ maraṇā nevasaññīnāsaññī’ti naṁ paññapenti. „После смерти свое ‘я’ ни конечно, ни бесконечно, свободно от недуга, ни наделено сознанием, ни лишено сознания“ — так учат они о нем.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā nevasaññīnāsaññīvādā uddhamāghātanaṁ nevasaññīnāsaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, на восьми основаниях учащие, что свое „я“ после кончины ни наделено сознанием, ни лишено сознания.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā uddhamāghātanikā nevasaññīnāsaññīvādā uddhamāghātanaṁ nevasaññīnāsaññiṁ attānaṁ paññapenti, sabbe te imeheva aṭṭhahi vatthūhi … Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и учат, что свое „я“ после кончины ни наделено сознанием, ни лишено сознания, [делают так] на восьми этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований] …

pe… …

3.2.4. Ucchedavāda 3.2.4. Об уничтожении

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā ucchedavādā sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti sattahi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие разрушение, на семи основаниях учащие о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha ucchedavādā sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti sattahi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие разрушение, на семи основаниях учащие о разрушении, гибели, уничтожении живого существа?

Idha, bhikkhave, ekacco samaṇo vā brāhmaṇo vā evaṁvādī hoti evaṁdiṭṭhi: Вот, монахи, какой-нибудь отшельник или брахман говорит так, следует такому воззрению:

‘yato kho, bho, ayaṁ attā rūpī cātumahābhūtiko mātāpettikasambhavo kāyassa bhedā ucchijjati vinassati, na hoti paraṁ maraṇā, ettāvatā kho, bho, ayaṁ attā sammā samucchinno hotī’ti. „Ведь поскольку, досточтимый, это свое ‘я’ имеет форму, состоит из четырех великих элементов, рождено матерью и отцом, разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое ‘я’ и подвергается полному разрушению“. —

Ittheke sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti. Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

‘atthi kho, bho, eso attā, yaṁ tvaṁ vadesi, neso natthīti vadāmi; „Существует, досточтимый, то свое ‘я’, о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет.

no ca kho, bho, ayaṁ attā ettāvatā sammā samucchinno hoti. Но это свое ‘я’, досточтимый, не подвергается столь полному разрушению.

Atthi kho, bho, añño attā dibbo rūpī kāmāvacaro kabaḷīkārāhārabhakkho. Существует ведь, досточтимый, другое свое ‘я’ — божественное, имеющее форму, принадлежащее к миру чувственного, питающееся материальной пищей.

Taṁ tvaṁ na jānāsi na passasi. Ты не знаешь, не видишь его.

Tamahaṁ jānāmi passāmi. Я знаю, вижу его.

So kho, bho, attā yato kāyassa bhedā ucchijjati vinassati, na hoti paraṁ maraṇā, ettāvatā kho, bho, ayaṁ attā sammā samucchinno hotī’ti. И вот, досточтимый, поскольку это свое ‘я’ разрушается и гибнет с распадом тела, не существует после смерти, постольку, досточтимый, это свое ‘я’ и подвергается полному разрушению“.

Ittheke sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti. Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа. —

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

no ca kho, bho, ayaṁ attā ettāvatā sammā samucchinno hoti. Но это свое ‘я’, досточтимый, не подвергается столь полному разрушению.

Atthi kho, bho, añño attā dibbo rūpī manomayo sabbaṅgapaccaṅgī ahīnindriyo. Существует ведь, досточтимый, другое свое ‘я’ — божественное, имеющее форму, состоящее из разума, наделенное всеми большими и малыми частями, не знающее ущерба в жизненных способностях.

Taṁ tvaṁ na jānāsi na passasi. Ты не знаешь, не видишь его.

Tamahaṁ jānāmi passāmi. Я знаю, вижу его.

Ittheke sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti. Так некоторые учат о разрушении гибели, уничтожении живого существа.

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

no ca kho, bho, ayaṁ attā ettāvatā sammā samucchinno hoti. Но это свое ‘я’, досточтимый, не подвергается столь полному разрушению.

Atthi kho, bho, añño attā sabbaso rūpasaññānaṁ samatikkamā paṭighasaññānaṁ atthaṅgamā nānattasaññānaṁ amanasikārā “ananto ākāso”ti ākāsānañcāyatanūpago. Существует ведь, досточтимый, другое свое ‘я’, которое, всецело преодолев осознавание форм, избавившись от осознавания противодействия, отвлекшись от осознавания множественности, достигает уровня бесконечности пространства [и мыслит]: ‘Пространство бесконечно’.

Taṁ tvaṁ na jānāsi na passasi. Ты не знаешь, не видишь его.

Tamahaṁ jānāmi passāmi. Я знаю, вижу его.

Ittheke sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti. Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

‘atthi kho, bho, eso attā yaṁ tvaṁ vadesi, neso natthīti vadāmi; „Существует, досточтимый, то свое ‘я’, о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет.

no ca kho, bho, ayaṁ attā ettāvatā sammā samucchinno hoti. Но это свое ‘я’, досточтимый, не подвергается столь полному разрушению.

Atthi kho, bho, añño attā sabbaso ākāsānañcāyatanaṁ samatikkamma “anantaṁ viññāṇan”ti viññāṇañcāyatanūpago. Существует ведь, досточтимый, другое свое ‘я’, которое, всецело преодолев уровень бесконечности пространства, достигает уровня бесконечности сознания [и мыслит]: ‘Сознание бесконечно’.

Taṁ tvaṁ na jānāsi na passasi. Ты не знаешь, не видишь его.

Tamahaṁ jānāmi passāmi. Я знаю, вижу его.

Ittheke sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti. Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

‘atthi kho, bho, so attā, yaṁ tvaṁ vadesi, neso natthīti vadāmi; „Существует, досточтимый, то свое ‘я’, о котором ты говоришь. Я не говорю, что его нет.

no ca kho, bho, ayaṁ attā ettāvatā sammā samucchinno hoti. Но это свое ‘я’, досточтимый, не подвергается столь полному разрушению.

Atthi kho, bho, añño attā sabbaso viññāṇañcāyatanaṁ samatikkamma “natthi kiñcī”ti ākiñcaññāyatanūpago. Существует ведь, досточтимый, другое свое ‘я’, которое, всецело преодолев уровень бесконечности сознания, достигает уровня отсутствия чего бы то ни было [и мыслит]: ‘Не существует ничего’.

Taṁ tvaṁ na jānāsi na passasi. Ты не знаешь, не видишь его.

Tamahaṁ jānāmi passāmi. Я знаю, вижу его.

Ittheke sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti. Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

no ca kho, bho, ayaṁ attā ettāvatā sammā samucchinno hoti. Но это свое ‘я’, досточтимый, не подвергается столь полному разрушению.

Atthi kho, bho, añño attā sabbaso ākiñcaññāyatanaṁ samatikkamma “santametaṁ paṇītametan”ti nevasaññānāsaññāyatanūpago. Существует ведь, досточтимый, другое свое ‘я’, которое, всецело преодолев уровень отсутствия чего бы то ни было, достигает уровня, где нет ни осознавания, ни отсутствия осознавания, [и мыслит]: ‘Это несет покой, это возвышенно’.

Taṁ tvaṁ na jānāsi na passasi. Ты не знаешь, не видишь его.

Tamahaṁ jānāmi passāmi. Я знаю, вижу его.

Ittheke sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti. Так некоторые учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā ucchedavādā sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti sattahi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие разрушение, на семи основаниях учащие о разрушении, гибели, уничтожении живого существа.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā ucchedavādā sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti, sabbe te imeheva sattahi vatthūhi … Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют разрушение и учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа, [делают так] на семи этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований] …

pe… …

3.2.5. Diṭṭhadhammanibbānavāda 3.2.5. Видимая действительность установления

Santi, bhikkhave, eke samaṇabrāhmaṇā diṭṭhadhammanibbānavādā sato sattassa paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ paññapenti pañcahi vatthūhi. Есть, монахи, некоторые отшельники и брахманы, проповедующие освобождение в зримом мире, на пяти основаниях учащие о высшем освобождении живого существа в зримом мире.

Te ca bhonto samaṇabrāhmaṇā kimāgamma kimārabbha diṭṭhadhammanibbānavādā sato sattassa paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ paññapenti pañcahi vatthūhi? Исходя же из чего и о чем [говорят] эти почтенные отшельники и брахманы, проповедующие освобождение в зримом мире, на пяти основаниях учащие о высшем освобождении живого существа в зримом мира?

‘yato kho, bho, ayaṁ attā pañcahi kāmaguṇehi samappito samaṅgībhūto paricāreti, ettāvatā kho, bho, ayaṁ attā paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ patto hotī’ti. „Ведь насколько, досточтимый, это свое ‘я’ услаждается, будучи наделено и одарено пятью признаками чувственности, настолько, досточтимый, это свое ‘я’ и достигает высшего освобождения в зримом мире“. —

Ittheke sato sattassa paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ paññapenti. Так некоторые учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире.

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

no ca kho, bho, ayaṁ attā ettāvatā paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ patto hoti. Но это свое ‘я’, досточтимый, не достигает столь высокого освобождения в зримом мире.

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Kāmā hi, bho, aniccā dukkhā vipariṇāmadhammā, tesaṁ vipariṇāmaññathābhāvā uppajjanti sokaparidevadukkhadomanassupāyāsā. Ведь чувственные удовольствия, досточтимый, непостоянны, приносят несчастье, изменчивы по природе, с их изменчивостью и превратностью возникают горе, плач, несчастье, неудовлетворенность, беспокойство.

Yato kho, bho, ayaṁ attā vivicceva kāmehi vivicca akusalehi dhammehi savitakkaṁ savicāraṁ vivekajaṁ pītisukhaṁ paṭhamaṁ jhānaṁ upasampajja viharati, ettāvatā kho, bho, ayaṁ attā paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ patto hotī’ti. И насколько, досточтимый, это свое ‘я’, освободившись от чувственных удовольствий, освободившись от нехороших свойств, достигает первой ступени созерцания — связанной с устремленным рассудком и углубленным рассуждением, рожденной уединенностью, дарующей радость и счастье, и пребывает [в этом состоянии], настолько, досточтимый, это свое ‘я’ и достигает высшего освобождения в зримом мире“. —

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Yadeva tattha vitakkitaṁ vicāritaṁ, etenetaṁ oḷārikaṁ akkhāyati. Ведь раз там есть устремленный рассудок и углубленное рассуждение, то это [состояние] считается грубым.

Yato kho, bho, ayaṁ attā vitakkavicārānaṁ vūpasamā ajjhattaṁ sampasādanaṁ cetaso ekodibhāvaṁ avitakkaṁ avicāraṁ samādhijaṁ pītisukhaṁ dutiyaṁ jhānaṁ upasampajja viharati, ettāvatā kho, bho, ayaṁ attā paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ patto hotī’ti. И насколько, досточтимый, это свое ‘я’, подавив устремленный рассудок и углубленное рассуждение, достигает второй ступени созерцания, несущей внутреннее успокоение и собранность в сердце, лишенной устремленного рассудка, лишенной углубленного рассуждения, рожденной сосредоточенностью, дарующей радость и счастье, и пребывает [в этом состоянии], настолько, досточтимый, это свое ‘я’ и достигает высшего освобождения в зримом мире“. —

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Yadeva tattha pītigataṁ cetaso uppilāvitattaṁ, etenetaṁ oḷārikaṁ akkhāyati. Ведь раз там есть достижение радости и веселья в сердце, то это [состояние] считается грубым.

Yato kho, bho, ayaṁ attā pītiyā ca virāgā upekkhako ca viharati, sato ca sampajāno, sukhañca kāyena paṭisaṁvedeti, yaṁ taṁ ariyā ācikkhanti “upekkhako satimā sukhavihārī”ti, tatiyaṁ jhānaṁ upasampajja viharati, ettāvatā kho, bho, ayaṁ attā paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ patto hotī’ti. И насколько, досточтимый, это свое ‘я’ отвращается от радости и пребывает в уравновешенности, наделенное способностью самосознания и вдумчивостью, и, испытывая телом то счастье, которое праведные описывают: ‘Уравновешенный, наделенный способностью самосознания, пребывающий в счастье’, достигает третьей ступени созерцания и пребывает [в этом состоянии], настолько, досточтимый, это свое ‘я’ и достигает высшего освобождения в зримом мире“. —

Tamañño evamāha: Другой обращается к нему так:

Taṁ kissa hetu? В чем же причина?

Yadeva tattha sukhamiti cetaso ābhogo, etenetaṁ oḷārikaṁ akkhāyati. Ведь раз сердце вкушает там счастье, то это [состояние] считается грубым.

Yato kho, bho, ayaṁ attā sukhassa ca pahānā dukkhassa ca pahānā pubbeva somanassadomanassānaṁ atthaṅgamā adukkhamasukhaṁ upekkhāsatipārisuddhiṁ catutthaṁ jhānaṁ upasampajja viharati, ettāvatā kho, bho, ayaṁ attā paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ patto hotī’ti. И насколько, досточтимый, это свое ‘я’, отказавшись от счастья, отказавшись от несчастья, избавившись от прежней удовлетворенности и неудовлетворенности, достигает четвертой ступени созерцания, лишенной несчастья, лишенной счастья, очищенной уравновешенностью и способностью самосознания, и пребывает [в этом состоянии], настолько, досточтимый, это свое ‘я’ и достигает высшего освобождения в зримом мире“. —

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā diṭṭhadhammanibbānavādā sato sattassa paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ paññapenti pañcahi vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, проповедующие освобождение в зримом мире, на пяти основаниях учащие о высшем освобождении живого существа в зримом мире.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā diṭṭhadhammanibbānavādā sato sattassa paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ paññapenti, sabbe te imeheva pañcahi vatthūhi … Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые проповедуют освобождение в зримом мире и учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире, [делают так] на пяти этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований].

pe… …

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā aparantakappikā aparantānudiṭṭhino aparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti catucattārīsāya vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, занятые будущими временами, рассуждающие о будущих временах, на сорока четырех основаниях выдвигающие различные суждения о будущих временах.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā aparantakappikā aparantānudiṭṭhino aparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti, sabbe te imeheva catucattārīsāya vatthūhi … Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и выдвигают различные суждения о будущих временах, [делают так] на сорока четырех этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований].

pe… …

Imehi kho te, bhikkhave, samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā ca aparantakappikā ca pubbantāparantakappikā ca pubbantāparantānudiṭṭhino pubbantāparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti dvāsaṭṭhiyā vatthūhi. Таковы, монахи, эти отшельники и брахманы, занятые прежними временами, и занятые будущими временами, и занятые прежними и будущими временами, рассуждающие о прежних и будущих временах, на шестидесяти двух основаниях выдвигающие различные суждения о прежних и будущих временах.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā pubbantakappikā vā aparantakappikā vā pubbantāparantakappikā vā pubbantāparantānudiṭṭhino pubbantāparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti, sabbe te imeheva dvāsaṭṭhiyā vatthūhi, etesaṁ vā aññatarena; natthi ito bahiddhā. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, [делают так] на шестидесяти двух этих основаниях или на каком-нибудь одном из них — нет, кроме этого, других [оснований].

Tayidaṁ, bhikkhave, tathāgato pajānāti: Итак, монахи, Татхагата понимает:

Tañca tathāgato pajānāti, tato ca uttaritaraṁ pajānāti, tañca pajānanaṁ na parāmasati, aparāmasato cassa paccattaññeva nibbuti viditā. И Татхагата понимает их, и понимает выходящее за их пределы, и не привязывается к этому пониманию; непривязанный, он находит успокоение в своем сердце.

4. Attālokapaññattivatthu

4.1. Paritassitavipphanditavāra 4.1. Беспокойство и метание

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют вечность и на четырех основаниях учат, что и свое „я“, и мир вечны, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] отчасти вечность, отчасти невечность и на четырех основаниях учат, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti catūhi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] конечность или бесконечность и на четырех основаниях учат, что мир конечен или бесконечен, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ catūhi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые уклончивы, словно скользкая рыба, и на четырех основаниях ведут уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti dvīhi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] беспричинное возникновение и на двух основаниях учат, что и свое „я“, и мир возникли без причины, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā pubbantānudiṭṭhino pubbantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti aṭṭhārasahi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и на восемнадцати основаниях выдвигают различные суждения о прежних временах, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā saññīvādā uddhamāghātanaṁ saññiṁ attānaṁ paññapenti soḷasahi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют сознание после кончины и на шестнадцати основаниях учат, что свое „я“ наделено сознанием после кончины, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā asaññīvādā uddhamāghātanaṁ asaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отсутствие сознания после кончины и на восьми основаниях учат, что свое „я“ лишено сознания после кончины, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā nevasaññīnāsaññīvādā uddhamāghātanaṁ nevasaññīnāsaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и на восьми основаниях учат, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā ucchedavādā sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti sattahi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют разрушение и на семи основаниях учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā diṭṭhadhammanibbānavādā sato sattassa paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ paññapenti pañcahi vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют освобождение в зримом мире и на пяти основаниях учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā aparantakappikā aparantānudiṭṭhino aparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti catucattārīsāya vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и на сорока четырех основаниях выдвигают различные суждения о будущих временах, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā ca aparantakappikā ca pubbantāparantakappikā ca pubbantāparantānudiṭṭhino pubbantāparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti dvāsaṭṭhiyā vatthūhi, tadapi tesaṁ bhavataṁ samaṇabrāhmaṇānaṁ ajānataṁ apassataṁ vedayitaṁ taṇhāgatānaṁ paritassitavipphanditameva. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и на шестидесяти двух основаниях выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, то эти почтенные отшельники и брахманы ощущают, как незнающие и невидящие, беспокоятся и мечутся, как охваченные жаждой.

4.2. Phassapaccayāvāra 4.2. Раздел об обусловленном соприкосновением

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют вечность и на четырех основаниях учат, что и свое „я“, и мир вечны, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] отчасти вечность, отчасти не-вечность и на четырех основаниях учат, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti catūhi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] конечность или бесконечность и на четырех основаниях учат, что мир конечен или бесконечен, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ catūhi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые уклончивы, словно скользкая рыба, и на четырех основаниях ведут уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивую, словно скользкая рыба, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti dvīhi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] беспричинное возникновение и на двух основаниях учат, что и свое „я“, и мир возникли без причины, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā pubbantānudiṭṭhino pubbantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti aṭṭhārasahi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и на восемнадцати основаниях выдвигают различные суждения о прежних временах, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā saññīvādā uddhamāghātanaṁ saññiṁ attānaṁ paññapenti soḷasahi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют сознание после кончины и на шестнадцати основаниях учат, что свое „я“ наделено сознанием после кончины, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā asaññīvādā uddhamāghātanaṁ asaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отсутствие сознания после кончины и на восьми основаниях учат, что свое „я“ лишено сознания после кончины, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā nevasaññīnāsaññīvādā uddhamāghātanaṁ nevasaññīnāsaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и на восьми основаниях учат, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā ucchedavādā sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti sattahi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют разрушение и на семи основаниях учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā diṭṭhadhammanibbānavādā sato sattassa paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ paññapenti pañcahi vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют освобождение в зримом мире и на пяти основаниях учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā aparantakappikā aparantānudiṭṭhino aparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti catucattārīsāya vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и на сорока четырех основаниях выдвигают различные суждения о будущих временах, то причиной этому чувственное восприятие.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā ca aparantakappikā ca pubbantāparantakappikā ca pubbantāparantānudiṭṭhino pubbantāparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti dvāsaṭṭhiyā vatthūhi, tadapi phassapaccayā. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и на шестидесяти двух основаниях выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, то причиной этому чувственное восприятие.

4.3. Netaṁṭhānaṁvijjativāra 4.3. Раздел о невозможном

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют вечность и на четырех основаниях учат, что и свое „я“, и мир вечны, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā ekaccaṁ sassataṁ ekaccaṁ asassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] отчасти вечность, отчасти невечность и на четырех основаниях учат, что и свое „я“, и мир отчасти вечны, отчасти невечны, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā antānantikā antānantaṁ lokassa paññapenti catūhi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] конечность или бесконечность и на четырех основаниях учат, что мир конечен или бесконечен, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā tattha tattha pañhaṁ puṭṭhā samānā vācāvikkhepaṁ āpajjanti amarāvikkhepaṁ catūhi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые уклончивы, словно скользкая рыба, и на четырех основаниях ведут уклончивую речь, когда им задают тот или иной вопрос, — уклончивый, словно скользкая рыба, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā adhiccasamuppannikā adhiccasamuppannaṁ attānañca lokañca paññapenti dvīhi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые [проповедуют] беспричинное возникновение и на двух основаниях учат, что и свое „я“, и мир возникли без причины, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā pubbantānudiṭṭhino pubbantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti aṭṭhārasahi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, рассуждают о прежних временах и на восемнадцати основаниях выдвигают различные суждения о прежних временах, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā saññīvādā uddhamāghātanaṁ saññiṁ attānaṁ paññapenti soḷasahi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют сознание после кончины и на шестнадцати основаниях учат, что свое „я“ наделено сознанием после кончины, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā asaññīvādā, uddhamāghātanaṁ asaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют отсутствие сознания после кончины и на восьми основаниях учат, что свое „я“ лишено сознания после кончины, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā nevasaññīnāsaññīvādā uddhamāghātanaṁ nevasaññīnāsaññiṁ attānaṁ paññapenti aṭṭhahi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, и на восьми основаниях учат, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā ucchedavādā sato sattassa ucchedaṁ vināsaṁ vibhavaṁ paññapenti sattahi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют разрушение и на семи основаниях учат о разрушении, гибели, уничтожении живого существа, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā diṭṭhadhammanibbānavādā sato sattassa paramadiṭṭhadhammanibbānaṁ paññapenti pañcahi vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые проповедуют освобождение в зримом мире и на пяти основаниях учат о высшем освобождении живого существа в зримом мире, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā aparantakappikā aparantānudiṭṭhino aparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti catucattārīsāya vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты будущими временами, рассуждают о будущих временах и на сорока четырех основаниях выдвигают различные суждения о будущих временах, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā ca aparantakappikā ca pubbantāparantakappikā ca pubbantāparantānudiṭṭhino pubbantāparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti dvāsaṭṭhiyā vatthūhi, te vata aññatra phassā paṭisaṁvedissantīti netaṁ ṭhānaṁ vijjati. И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и на шестидесяти двух основаниях выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, то, поистине, так не могло бы произойти, если бы они постигали иначе, нежели путем чувственного восприятия.

4.4. Diṭṭhigatikādhiṭṭhānavaṭṭakathā 4.4. Объяснение цикла

Tatra, bhikkhave, ye te samaṇabrāhmaṇā sassatavādā sassataṁ attānañca lokañca paññapenti catūhi vatthūhi, yepi te samaṇabrāhmaṇā ekaccasassatikā ekaccaasassatikā …pe… И вот, монахи, что касается тех отшельников и брахманов, [то те], которые проповедуют вечность и на четырех основаниях учат, что и свое „я“, и мир вечны; те отшельники и брахманы, которые [проповедуют] отчасти вечность, отчасти не-вечность …

yepi te samaṇabrāhmaṇā antānantikā … те отшельники и брахманы, которые [проповедуют] конечность или бесконечность …

yepi te samaṇabrāhmaṇā amarāvikkhepikā … те отшельники и брахманы, которые уклончивы, словно скользкая рыба …

yepi te samaṇabrāhmaṇā adhiccasamuppannikā … те отшельники и брахманы, которые [проповедуют] беспричинное возникновение …

yepi te samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā … те отшельники и брахманы, которые заняты прежними временами …

yepi te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā saññīvādā … те отшельники и брахманы, которые проповедуют сознание после кончины …

yepi te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā asaññīvādā … те отшельники и брахманы, которые проповедуют отсутствие сознания после кончины …

yepi te samaṇabrāhmaṇā uddhamāghātanikā nevasaññīnāsaññīvādā … те отшельники и брахманы, которые проповедуют, что после кончины нет ни сознания, ни отсутствия сознания …

yepi te samaṇabrāhmaṇā ucchedavādā … те отшельники и брахманы, которые проповедуют разрушение …

yepi te samaṇabrāhmaṇā diṭṭhadhammanibbānavādā … те отшельники и брахманы, которые проповедуют освобождение в зримом мире …

yepi te samaṇabrāhmaṇā aparantakappikā … те отшельники и брахманы, которые заняты прежними временами …

yepi te samaṇabrāhmaṇā pubbantakappikā ca aparantakappikā ca pubbantāparantakappikā ca pubbantāparantānudiṭṭhino pubbantāparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti dvāsaṭṭhiyā vatthūhi, sabbe te chahi phassāyatanehi phussa phussa paṭisaṁvedenti tesaṁ vedanāpaccayā taṇhā, taṇhāpaccayā upādānaṁ, upādānapaccayā bhavo, bhavapaccayā jāti, jātipaccayā jarāmaraṇaṁ sokaparidevadukkhadomanassupāyāsā sambhavanti. те отшельники и брахманы, которые заняты будущими временами; те отшельники и брахманы, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и занятые прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и на шестидесяти двух основаниях выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, — все они постигают, последовательно обретая шесть оснований чувственного восприятия. Их ощущения — причина жажды, жажда — причина стремления, стремление — причина становления, становление — причина рождения, рождение — причина старости, смерти; [от него] происходят горе, плач, несчастье, неудовлетворенность, беспокойство.

5. Vivaṭṭakathādi 5. Объяснение освобождения от цикла

Yato kho, bhikkhave, bhikkhu channaṁ phassāyatanānaṁ samudayañca atthaṅgamañca assādañca ādīnavañca nissaraṇañca yathābhūtaṁ pajānāti, ayaṁ imehi sabbeheva uttaritaraṁ pajānāti. И когда, монахи, монах постигает в согласии с истиной и возникновение, и исчезновение, и сладость, и горечь, и преодоление шести органов чувственного восприятия, то он постигает и выходящее за пределы их всех.

Ye hi keci, bhikkhave, samaṇā vā brāhmaṇā vā pubbantakappikā vā aparantakappikā vā pubbantāparantakappikā vā pubbantāparantānudiṭṭhino pubbantāparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti, sabbe te imeheva dvāsaṭṭhiyā vatthūhi antojālīkatā, ettha sitāva ummujjamānā ummujjanti, ettha pariyāpannā antojālīkatāva ummujjamānā ummujjanti. Ибо, монахи, все те отшельники или брахманы, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, заключены в сеть благодаря этим шестидесяти двум основаниям — они выскакивают, но, выскакивая, остаются здесь; они выскакивают, но, выскакивая, вконец запутываются здесь, заключенные в сеть.

Seyyathāpi, bhikkhave, dakkho kevaṭṭo vā kevaṭṭantevāsī vā sukhumacchikena jālena parittaṁ udakadahaṁ otthareyya. Tassa evamassa: ‘ye kho keci imasmiṁ udakadahe oḷārikā pāṇā, sabbe te antojālīkatā. Ettha sitāva ummujjamānā ummujjanti; ettha pariyāpannā antojālīkatāva ummujjamānā ummujjantī’ti; И подобно тому, монахи, как искусный рыбак или ученик рыбака, раскинув в маленьком пруду сеть с мелкой ячейкой, может сказать себе: „Ведь все те [сколько-нибудь] большие существа, которые есть в этом пруду, заключены в сеть, — они выскакивают, но, выскакивая, остаются здесь; они выскакивают, но, выскакивая, вконец запутываются здесь, заключенные в сеть“ —

evameva kho, bhikkhave, ye hi keci samaṇā vā brāhmaṇā vā pubbantakappikā vā aparantakappikā vā pubbantāparantakappikā vā pubbantāparantānudiṭṭhino pubbantāparantaṁ ārabbha anekavihitāni adhimuttipadāni abhivadanti, sabbe te imeheva dvāsaṭṭhiyā vatthūhi antojālīkatā ettha sitāva ummujjamānā ummujjanti, ettha pariyāpannā antojālīkatāva ummujjamānā ummujjanti. так же точно, монахи, и все те отшельники или брахманы, которые заняты прежними временами, и заняты будущими временами, и заняты прежними и будущими временами, рассуждают о прежних и будущих временах и выдвигают различные суждения о прежних и будущих временах, — заключены в сеть благодаря этим шестидесяти двум основаниям — они выскакивают, но, выскакивая, остаются здесь; они выскакивают, но, выскакивая, вконец запутываются здесь, заключенные в сеть.

Ucchinnabhavanettiko, bhikkhave, tathāgatassa kāyo tiṭṭhati. В теле Татхагаты, монахи, разрушено то, что ведет к существованию.

Yāvassa kāyo ṭhassati, tāva naṁ dakkhanti devamanussā. Пока тело его будет существовать, боги и люди будут видеть его.

Kāyassa bhedā uddhaṁ jīvitapariyādānā na naṁ dakkhanti devamanussā. Вслед за распадом тела с завершением жизни боги и люди не будут видеть его.

Seyyathāpi, bhikkhave, ambapiṇḍiyā vaṇṭacchinnāya yāni kānici ambāni vaṇṭapaṭibandhāni, sabbāni tāni tadanvayāni bhavanti; И подобно тому, монахи, как, если отсечь ветвь с гроздью манговых плодов, все те манговые плоды, которые прикреплены к ветви, следуют за ней,

evameva kho, bhikkhave, ucchinnabhavanettiko tathāgatassa kāyo tiṭṭhati, так же точно, монахи, в теле Татхагаты разрушено то, что ведет к существованию.

yāvassa kāyo ṭhassati, tāva naṁ dakkhanti devamanussā, Пока тело его будет существовать, боги и люди будут видеть его. Вслед за распадом тела,

kāyassa bhedā uddhaṁ jīvitapariyādānā na naṁ dakkhanti devamanussā”ti. с завершением жизни боги и люди не будут видеть его».

Evaṁ vutte, āyasmā ānando bhagavantaṁ etadavoca: Когда это было сказано, достопочтенный Ананда так сказал Благостному:

“acchariyaṁ, bhante, abbhutaṁ, bhante, ko nāmo ayaṁ, bhante, dhammapariyāyo”ti? «Как чудесно, господин! Как необычайно, господин! Как же называется, господин, это наставление в истине?»

“Tasmātiha tvaṁ, ānanda, imaṁ dhammapariyāyaṁ atthajālantipi naṁ dhārehi, dhammajālantipi naṁ dhārehi, brahmajālantipi naṁ dhārehi, diṭṭhijālantipi naṁ dhārehi, anuttaro saṅgāmavijayotipi naṁ dhārehī”ti. «Так помни же ты это наставление в истине, Ананда, как „Сеть пользы“, помни же его как „Сеть истины“, помни же его как „Сеть совершества“, помни же его как „Сеть воззрений“, помни же его как „Несравненную победу в сражении“».

Idamavoca bhagavā. Так сказал Благостный,

Attamanā te bhikkhū bhagavato bhāsitaṁ abhinandunti. и удовлетворенные монахи возрадовались словам Благостного.

Imasmiñca pana veyyākaraṇasmiṁ bhaññamāne dasasahassī lokadhātu akampitthāti. И в то время как произносилось это объяснение, содрогнулась тысяча миров.

Brahmajālasuttaṁ niṭṭhitaṁ paṭhamaṁ. Брахмаджала Сутта окончена. Первая.

Previous Next