Theravadan

Other Translations: Deutsch , English

From: SV theravada.ru

Majjhima Nikāya 66 Мадджхима Никая 66

Laṭukikopamasutta Пример с перепёлкой

Evaṁ me sutaṁ—Так я слышал.

ekaṁ samayaṁ bhagavā aṅguttarāpesu viharati āpaṇaṁ nāma aṅguttarāpānaṁ nigamo. Однажды Благословенный проживал в стране Ангуттарапанов, где находился их город под названием Апана.

Atha kho bhagavā pubbaṇhasamayaṁ nivāsetvā pattacīvaramādāya āpaṇaṁ piṇḍāya pāvisi. И тогда, утром, Благословенный оделся, взял чашу и внешнее одеяние и отправился в Апану за подаяниями.

Āpaṇe piṇḍāya caritvā pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto yenaññataro vanasaṇḍo tenupasaṅkami divāvihārāya. Когда он походил по Апане, собирая подаяния, вернувшись с хождения за подаяниями, после принятия пищи он отправился в некую рощу, чтобы провести там остаток дня.

Taṁ vanasaṇḍaṁ ajjhogāhetvā aññatarasmiṁ rukkhamūle divāvihāraṁ nisīdi. Войдя в рощу, он сел у подножья дерева.

Āyasmāpi kho udāyī pubbaṇhasamayaṁ nivāsetvā pattacīvaramādāya āpaṇaṁ piṇḍāya pāvisi. [Тем же] утром достопочтенный Удайин оделся, взял чашу и внешнее одеяние и тоже отправился в Апану за подаяниями.

Āpaṇe piṇḍāya caritvā pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto yena so vanasaṇḍo tenupasaṅkami divāvihārāya. Когда он походил по Апане, собирая подаяния, вернувшись с хождения за подаяниями, после принятия пищи он отправился в некую рощу, чтобы провести там остаток дня.

Taṁ vanasaṇḍaṁ ajjhogāhetvā aññatarasmiṁ rukkhamūle divāvihāraṁ nisīdi. Войдя в рощу, он сел у подножья дерева.

Atha kho āyasmato udāyissa rahogatassa paṭisallīnassa evaṁ cetaso parivitakko udapādi: И тогда, по мере того как достопочтенный Удайин пребывал уединённым в медитации, такая мысль возникла в его уме:

“bahūnaṁ vata no bhagavā dukkhadhammānaṁ apahattā, bahūnaṁ vata no bhagavā sukhadhammānaṁ upahattā; «От стольких болезненных состояний избавил нас Благословенный! Как много приятных состояний принёс нам Благословенный!

bahūnaṁ vata no bhagavā akusalānaṁ dhammānaṁ apahattā, bahūnaṁ vata no bhagavā kusalānaṁ dhammānaṁ upahattā”ti. От стольких неблагих состояний избавил нас Благословенный! Как много благих состояний принёс нам Благословенный!»

Atha kho āyasmā udāyī sāyanhasamayaṁ paṭisallānā vuṭṭhito yena bhagavā tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā bhagavantaṁ abhivādetvā ekamantaṁ nisīdi. Ekamantaṁ nisinno kho āyasmā udāyī bhagavantaṁ etadavoca: И тогда, вечером, достопочтенный Удайин вышел из медитации и отправился к Благословенному. Поклонившись ему, он сел рядом и спросил его:

“idha mayhaṁ, bhante, rahogatassa paṭisallīnassa evaṁ cetaso parivitakko udapādi: «Уважаемый, по мере того как я пребывал уединённым такая мысль возникла в моём уме:

‘bahūnaṁ vata no bhagavā dukkhadhammānaṁ apahattā, bahūnaṁ vata no bhagavā sukhadhammānaṁ upahattā; «От стольких болезненных состояний избавил нас Благословенный! Как много приятных состояний принёс нам Благословенный!

bahūnaṁ vata no bhagavā akusalānaṁ dhammānaṁ apahattā, bahūnaṁ vata no bhagavā kusalānaṁ dhammānaṁ upahattā’ti. От стольких неблагих состояний избавил нас Благословенный! Как много благих состояний принёс нам Благословенный!»

Mayañhi, bhante, pubbe sāyañceva bhuñjāma pāto ca divā ca vikāle. Уважаемый, прежде мы ели вечером, утром, днём, вне положенного времени.

Ahu kho so, bhante, samayo yaṁ bhagavā bhikkhū āmantesi: И затем случилось так, что Благословенный обратился к монахам:

‘iṅgha tumhe, bhikkhave, etaṁ divāvikālabhojanaṁ pajahathā’ti. «Монахи, будьте добры, отбросьте этот дневной приём пищи, ведь он вне положенного времени».

Tassa mayhaṁ, bhante, ahudeva aññathattaṁ, ahudeva domanassaṁ: Уважаемый, я был расстроен и опечален, думая:

‘yampi no saddhā gahapatikā divā vikāle paṇītaṁ khādanīyaṁ bhojanīyaṁ denti tassapi no bhagavā pahānamāha, tassapi no sugato paṭinissaggamāhā’ti. Верующие домохозяева дают нам различные виды хорошей еды днём, вне положенного времени, но всё же Благословенный говорит нам отбросить его». Высочайший говорит нам оставить её».

Te mayaṁ, bhante, bhagavati pemañca gāravañca hiriñca ottappañca sampassamānā evaṁ taṁ divāvikālabhojanaṁ pajahimhā. Исходя из нашей любви и уважения к Благословенному, исходя из стыда и боязни совершить проступок, мы отбросили тот дневной приём пищи, ведь он был вне положенного времени.

Te mayaṁ, bhante, sāyañceva bhuñjāma pāto ca. И тогда мы ели только вечером и утром.

Ahu kho so, bhante, samayo yaṁ bhagavā bhikkhū āmantesi: И затем случилось так, что Благословенный обратился к монахам:

‘iṅgha tumhe, bhikkhave, etaṁ rattiṁvikālabhojanaṁ pajahathā’ti. «Монахи, будьте добры, отбросьте этот ночной приём пищи, ведь он вне положенного времени».

Tassa mayhaṁ, bhante, ahudeva aññathattaṁ ahudeva domanassaṁ: Уважаемый, я был расстроен и опечален, думая:

‘yampi no imesaṁ dvinnaṁ bhattānaṁ paṇītasaṅkhātataraṁ tassapi no bhagavā pahānamāha, tassapi no sugato paṭinissaggamāhā’ti. «Благословенный говорит нам отбросить наиболее пышный из наших двух приёмов пищи, но всё же Благословенный говорит нам отбросить его». Высочайший говорит нам оставить её».

Bhūtapubbaṁ, bhante, aññataro puriso divā sūpeyyaṁ labhitvā evamāha: Однажды, уважаемый, один человек заполучил некий суп в течение дня и сказал:

‘handa ca imaṁ nikkhipatha, sāyaṁ sabbeva samaggā bhuñjissāmā’ti. «Отставь его в сторону и вечером мы все поедим его».

Yā kāci, bhante, saṅkhatiyo sabbā tā rattiṁ, appā divā. [Почти] все блюда готовятся ночью, мало что [готовится] днём.

Te mayaṁ, bhante, bhagavati pemañca gāravañca hiriñca ottappañca sampassamānā evaṁ taṁ rattiṁvikālabhojanaṁ pajahimhā. Исходя из нашей любви и уважения к Благословенному, исходя из стыда и боязни совершить проступок, мы отбросили тот ночной приём пищи, ведь он был вне положенного времени.

Bhūtapubbaṁ, bhante, bhikkhū rattandhakāratimisāyaṁ piṇḍāya carantā candanikampi pavisanti, oligallepi papatanti, kaṇṭakāvāṭampi ārohanti, suttampi gāviṁ ārohanti, māṇavehipi samāgacchanti katakammehipi akatakammehipi, mātugāmopi te asaddhammena nimanteti. Случилось так, уважаемый, что монахи, которые ходили за подаяниями в кромешной тьме ночи, вступали в выгребную яму, падали в канализацию, заходили в терновый кустарник, натыкались на спящую корову, сталкивались с хулиганами, которые уже совершили преступление, а также с теми, которые [только] планировали его, соблазнялись женщинами.

Bhūtapubbāhaṁ, bhante, rattandhakāratimisāyaṁ piṇḍāya carāmi. Однажды, уважаемый, я ходил за подаяниями в кромешной тьме ночи.

Addasā kho maṁ, bhante, aññatarā itthī vijjantarikāya bhājanaṁ dhovantī. Женщина, моющая горшок, увидела меня при вспышке молнии

Disvā maṁ bhītā vissaramakāsi: и в ужасе закричала:

‘abhumme pisāco vata man’ti. «Спасите! Чёрт пришёл за мной!»

Evaṁ vutte, ahaṁ, bhante, taṁ itthiṁ etadavocaṁ: Я сказал ей:

‘nāhaṁ, bhagini, pisāco; «Сестра, я не чёрт,

bhikkhu piṇḍāya ṭhito’ti. я монах, который ждёт подаяний».

‘Bhikkhussa ātumārī, bhikkhussa mātumārī. [Она ответила]: «Тогда это монах, чьи маманя с папаней померли!

Varaṁ te, bhikkhu, tiṇhena govikantanena kucchi parikanto, na tveva varaṁ yaṁ rattandhakāratimisāyaṁ kucchihetu piṇḍāya carasī’ti. Лучше бы, монах, ты разрезал свой живот острым мясницким ножом, чем подкрадывался за подаяниями ради [набивания] своего живота в кромешной тьме ночи!»

Tassa mayhaṁ, bhante, tadanussarato evaṁ hoti: Уважаемый, когда я вспомнил обо [всём] этом, я подумал:

bahūnaṁ vata no bhagavā akusalānaṁ dhammānaṁ apahattā, bahūnaṁ vata no bhagavā kusalānaṁ dhammānaṁ upahattā’”ti. От стольких неблагих состояний избавил нас Благословенный! Как много благих состояний принёс нам Благословенный!»

“Evameva panudāyi, idhekacce moghapurisā ‘idaṁ pajahathā’ti mayā vuccamānā te evamāhaṁsu: «Точно также, Удайин, здесь есть некоторые пустоголовые личности, которые, когда я говорю им: «Оставьте это», говорят так:

‘kiṁ panimassa appamattakassa oramattakassa adhisallikhatevāyaṁ samaṇo’ti. «Что? Такую пустяковую ерунду, такую ничтожную вещь, как эта? Этот отшельник слишком требователен!»

Te tañceva nappajahanti, mayi ca appaccayaṁ upaṭṭhāpenti. И они не оставляют этого, проявляя грубость ко мне,

Ye ca bhikkhū sikkhākāmā tesaṁ taṁ, udāyi, hoti balavaṁ bandhanaṁ, daḷhaṁ bandhanaṁ, thiraṁ bandhanaṁ, apūtikaṁ bandhanaṁ, thūlo, kaliṅgaro—а также к тем монахам, которые желают тренироваться. И для них эта вещь становится сильной, прочной, крепкой, непрогнившей привязью, мощным ярмом.

seyyathāpi, udāyi, laṭukikā sakuṇikā pūtilatāya bandhanena baddhā tattheva vadhaṁ vā bandhaṁ vā maraṇaṁ vā āgameti. Представь, Удайин, как если бы перепёлка была привязана прогнившим ползучим растением и из-за этого она повстречала бы травму, пленение или смерть.

Yo nu kho, udāyi, evaṁ vadeyya: Правильно ли было бы сказать:

‘yena sā laṭukikā sakuṇikā pūtilatāya bandhanena baddhā tattheva vadhaṁ vā bandhaṁ vā maraṇaṁ vā āgameti, tañhi tassā abalaṁ bandhanaṁ, dubbalaṁ bandhanaṁ, pūtikaṁ bandhanaṁ, asārakaṁ bandhanan’ti; «Прогнившее ползучее растение, которым была привязана эта перепёлка и из-за этого повстречавшая травму, пленение или смерть, было для неё хилой, слабой, прогнившей, бесстержневой привязью»?

sammā nu kho so, udāyi, vadamāno vadeyyā”ti?

“No hetaṁ, bhante. «Нет, уважаемый.

Yena sā, bhante, laṭukikā sakuṇikā pūtilatāya bandhanena baddhā tattheva vadhaṁ vā bandhaṁ vā maraṇaṁ vā āgameti, tañhi tassā balavaṁ bandhanaṁ, daḷhaṁ bandhanaṁ, thiraṁ bandhanaṁ apūtikaṁ bandhanaṁ, thūlo, kaliṅgaro”ti. Ведь для этой перепёлки это прогнившее ползучее растение, которым она была привязана и потому повстречала травму, пленение или смерть, являлось сильной, прочной, крепкой, непрогнившей привязью, мощным ярмом».

“Evameva kho, udāyi, idhekacce moghapurisā ‘idaṁ pajahathā’ti mayā vuccamānā te evamāhaṁsu: «Точно также, Удайин, здесь есть некоторые пустоголовые личности, которые, когда я говорю им: «Оставьте это», говорят:

‘kiṁ panimassa appamattakassa oramattakassa adhisallikhatevāyaṁ samaṇo’ti? «Что? Такую пустяковую ерунду, такую ничтожную вещь, как эта? Этот отшельник слишком требователен!»

Te tañceva nappajahanti, mayi ca appaccayaṁ upaṭṭhāpenti. И они не оставляют этого, проявляя грубость ко мне,

Ye ca bhikkhū sikkhākāmā tesaṁ taṁ, udāyi, hoti balavaṁ bandhanaṁ, daḷhaṁ bandhanaṁ, thiraṁ bandhanaṁ, apūtikaṁ bandhanaṁ, thūlo, kaliṅgaro. а также к тем монахам, которые желают тренироваться. И для них эта вещь становится сильной, прочной, крепкой, непрогнившей привязью, мощным ярмом.

Idha panudāyi, ekacce kulaputtā ‘idaṁ pajahathā’ti mayā vuccamānā te evamāhaṁsu: Точно также, Удайин, здесь есть некоторые пустоголовые личности, которые, когда я говорю им: «Оставьте это», говорят:

‘kiṁ panimassa appamattakassa oramattakassa pahātabbassa yassa no bhagavā pahānamāha, yassa no sugato paṭinissaggamāhā’ti? «Что? Такую пустяковую ерунду, такую ничтожную вещь как эта, которую нужно отбросить, Благословенный говорит нам отбросить, Высочайший говорит нам оставить!»

Te tañceva pajahanti, mayi ca na appaccayaṁ upaṭṭhāpenti. Но всё же они отбрасывают её и не проявляют грубость ко мне,

Ye ca bhikkhū sikkhākāmā te taṁ pahāya appossukkā pannalomā paradattavuttā migabhūtena cetasā viharanti. а также к тем монахам, которые желают тренироваться. Отбросив её, они живут в умиротворении, спокойными, питаясь дарами других, с [такими же отчуждёнными] умами, как у дикого оленя.

Tesaṁ taṁ, udāyi, hoti abalaṁ bandhanaṁ, dubbalaṁ bandhanaṁ, pūtikaṁ bandhanaṁ, asārakaṁ bandhanaṁ—Для них это становится хилой, слабой, прогнившей, бесстержневой привязью.

seyyathāpi, udāyi, rañño nāgo īsādanto urūḷhavā abhijāto saṅgāmāvacaro daḷhehi varattehi bandhanehi baddho īsakaṁyeva kāyaṁ sannāmetvā tāni bandhanāni saṁchinditvā sampadāletvā yena kāmaṁ pakkamati. «Представь, Удайи, огромного царского слона с бивнями, точно длинные дышла колесницы, великорослого, чистокровного, привыкшего к битвам, который был бы привязан прочными кожаными ремнями, но, просто лишь чуть-чуть покрутив телом, он бы сломил, разорвал ремни и ушёл куда ему вздумается.

Yo nu kho, udāyi, evaṁ vadeyya: Правильно ли было бы сказать:

‘yehi so rañño nāgo īsādanto urūḷhavā abhijāto saṅgāmāvacaro daḷhehi varattehi bandhanehi baddho īsakaṁyeva kāyaṁ sannāmetvā tāni bandhanāni saṁchinditvā sampadāletvā yena kāmaṁ pakkamati, tañhi tassa balavaṁ bandhanaṁ, daḷhaṁ bandhanaṁ, thiraṁ bandhanaṁ, apūtikaṁ bandhanaṁ, thūlo, kaliṅgaro’ti; «Прочные кожаные ремни, которыми был привязан этот огромный царский слон… являются для него сильной, прочной, крепкой, непрогнившей привязью, мощным ярмом?»

sammā nu kho so, udāyi, vadamāno vadeyyā”ti?

“No hetaṁ, bhante. «Нет, уважаемый.

Yehi so, bhante, rañño nāgo īsādanto urūḷhavā abhijāto saṅgāmāvacaro daḷhehi varattehi bandhanehi baddho īsakaṁyeva kāyaṁ sannāmetvā tāni bandhanāni saṁchinditvā sampadāletvā yena kāmaṁ pakkamati, tañhi tassa abalaṁ bandhanaṁ …pe… asārakaṁ bandhanan”ti. Прочные кожаные ремни, которыми был привязан тот огромный царский слон, которые он бы сломил, разорвал, просто лишь чуть-чуть покрутив телом, и ушёл куда ему вздумается, – являются для него хилой, слабой, прогнившей, бесстержневой привязью».

“Evameva kho, udāyi, idhekacce kulaputtā ‘idaṁ pajahathā’ti mayā vuccamānā te evamāhaṁsu: «Точно также, Удайин, здесь есть некоторые представители клана, которые, когда я говорю им: «Оставьте это», говорят:

Te tañceva pajahanti, mayi ca na appaccayaṁ upaṭṭhāpenti. Но всё же они отбрасывают её и не проявляют грубость ко мне,

Tesaṁ taṁ, udāyi, hoti abalaṁ bandhanaṁ, dubbalaṁ bandhanaṁ, pūtikaṁ bandhanaṁ, asārakaṁ bandhanaṁ. Для них это становится хилой, слабой, прогнившей, бесстержневой привязью.

Seyyathāpi, udāyi, puriso daliddo assako anāḷhiyo; Представь, Удайин, нищего, лишённого человека, без копейки в кармане,

tassassa ekaṁ agārakaṁ oluggaviluggaṁ kākātidāyiṁ naparamarūpaṁ, ekā khaṭopikā oluggaviluggā naparamarūpā, ekissā kumbhiyā dhaññasamavāpakaṁ naparamarūpaṁ, ekā jāyikā naparamarūpā. и у него был бы один ветхий, далеко не лучший, открытый для ворон сарай; один ветхий, далеко не лучший, плетёный остов кровати; несколько не лучшего вида зёрен и тыквенных семян в горшке; и далеко не лучшая жена-карга.

So ārāmagataṁ bhikkhuṁ passeyya sudhotahatthapādaṁ manuññaṁ bhojanaṁ bhuttāviṁ sītāya chāyāya nisinnaṁ adhicitte yuttaṁ. Он бы увидел монаха в монастырском парке, сидящего в тени дерева, с вымытыми руками и ногами, съевшего вкуснейший обед, предающегося [развитию] высшего ума.

Tassa evamassa: Он бы подумал:

‘sukhaṁ vata bho sāmaññaṁ, ārogyaṁ vata bho sāmaññaṁ. «Как приятно быть отшельником! Как здоров этот отшельник!

So vatassaṁ yohaṁ kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajeyyan’ti. Если бы я только мог сбрить волосы и бороду, надеть жёлтые одежды и оставить жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной!»

So na sakkuṇeyya ekaṁ agārakaṁ oluggaviluggaṁ kākātidāyiṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekaṁ khaṭopikaṁ oluggaviluggaṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekissā kumbhiyā dhaññasamavāpakaṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekaṁ jāyikaṁ naparamarūpaṁ pahāya kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajituṁ. Но он, будучи не в состоянии оставить свой ветхий, далеко не лучший, открытый для ворон сарай… далеко не лучшую жену-каргу, не может сбрить волосы и бороду, надеть жёлтые одежды и оставить жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной.

Yo nu kho, udāyi, evaṁ vadeyya: Правильно ли было бы сказать:

‘yehi so puriso bandhanehi baddho na sakkoti ekaṁ agārakaṁ oluggaviluggaṁ kākātidāyiṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekaṁ khaṭopikaṁ oluggaviluggaṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekissā kumbhiyā dhaññasamavāpakaṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekaṁ jāyikaṁ naparamarūpaṁ pahāya kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajituṁ; привязи, которыми привязан этот домохозяин или сын домохозяина,

tañhi tassa abalaṁ bandhanaṁ, dubbalaṁ bandhanaṁ, pūtikaṁ bandhanaṁ, asārakaṁ bandhanan’ti; являются хилой, слабой, прогнившей, бесстержневой привязью».

sammā nu kho so, udāyi, vadamāno vadeyyā”ti?

“No hetaṁ, bhante. «Нет, уважаемый.

Yehi so, bhante, puriso bandhanehi baddho, na sakkoti ekaṁ agārakaṁ oluggaviluggaṁ kākātidāyiṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekaṁ khaṭopikaṁ oluggaviluggaṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekissā kumbhiyā dhaññasamavāpakaṁ naparamarūpaṁ pahāya, ekaṁ jāyikaṁ naparamarūpaṁ pahāya kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajituṁ; Привязи, которыми привязан этот домохозяин или сын домохозяина,

tañhi tassa balavaṁ bandhanaṁ, daḷhaṁ bandhanaṁ, thiraṁ bandhanaṁ, apūtikaṁ bandhanaṁ, thūlo, kaliṅgaro”ti. – являются сильной, прочной, крепкой, непрогнившей привязью, мощным ярмом».

Te tañceva nappajahanti, mayi ca appaccayaṁ upaṭṭhāpenti. И они не оставляют этого, проявляя грубость ко мне,

Seyyathāpi, udāyi, gahapati vā gahapatiputto vā aḍḍho mahaddhano mahābhogo, nekānaṁ nikkhagaṇānaṁ cayo, nekānaṁ dhaññagaṇānaṁ cayo, nekānaṁ khettagaṇānaṁ cayo, nekānaṁ vatthugaṇānaṁ cayo, nekānaṁ bhariyagaṇānaṁ cayo, nekānaṁ dāsagaṇānaṁ cayo, nekānaṁ dāsigaṇānaṁ cayo; Удайин, представь богатого домохозяина или сына домохозяина с большим богатством и имуществом, с большим количеством золотых слитков, с многочисленными амбарами с зерном, с многочисленными полями, с многочисленными землями, с многочисленными жёнами, с многочисленными рабами и рабынями.

so ārāmagataṁ bhikkhuṁ passeyya sudhotahatthapādaṁ manuññaṁ bhojanaṁ bhuttāviṁ sītāya chāyāya nisinnaṁ adhicitte yuttaṁ. Он бы увидел монаха в монастырском парке, сидящего в тени дерева, с вымытыми руками и ногами, съевшего вкуснейший обед, предающегося [развитию] высшего ума.

Tassa evamassa: Он бы подумал:

‘sukhaṁ vata bho sāmaññaṁ, ārogyaṁ vata bho sāmaññaṁ. «Как приятно быть отшельником! Как здоров этот отшельник!

So sakkuṇeyya nekāni nikkhagaṇāni pahāya, nekāni dhaññagaṇāni pahāya, nekāni khettagaṇāni pahāya, nekāni vatthugaṇāni pahāya, nekāni bhariyagaṇāni pahāya, nekāni dāsagaṇāni pahāya, nekāni dāsigaṇāni pahāya kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajituṁ. И будучи способным отбросить это его большое количество золотых слитков… многочисленных рабов и рабынь, он способен сбрить свои волосы и бороду, надеть жёлтые одежды и покинуть жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной.

Yo nu kho, udāyi, evaṁ vadeyya: Правильно ли было бы сказать:

‘yehi so gahapati vā gahapatiputto vā bandhanehi baddho, sakkoti nekāni nikkhagaṇāni pahāya, nekāni dhaññagaṇāni pahāya, nekāni khettagaṇāni pahāya, nekāni vatthugaṇāni pahāya, nekāni bhariyagaṇāni pahāya, nekāni dāsagaṇāni pahāya, nekāni dāsigaṇāni pahāya kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajituṁ, tañhi tassa balavaṁ bandhanaṁ, daḷhaṁ bandhanaṁ, thiraṁ bandhanaṁ, apūtikaṁ bandhanaṁ, thūlo, kaliṅgaro’ti; «Привязи, которыми привязан этот домохозяин или сын домохозяина, … являются для него сильной, прочной, крепкой, непрогнившей привязью, мощным ярмом».

sammā nu kho so, udāyi, vadamāno vadeyyā”ti?

“No hetaṁ, bhante. «Нет, уважаемый.

Yehi so, bhante, gahapati vā gahapatiputto vā bandhanehi baddho, sakkoti nekāni nikkhagaṇāni pahāya, nekāni dhaññagaṇāni pahāya, nekāni khettagaṇāni pahāya, nekāni vatthugaṇāni pahāya, nekāni bhariyagaṇāni pahāya, nekāni dāsagaṇāni pahāya, nekāni dāsigaṇāni pahāya kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajituṁ; Привязи, которыми привязан этот домохозяин или сын домохозяина,

tañhi tassa abalaṁ bandhanaṁ, dubbalaṁ bandhanaṁ, pūtikaṁ bandhanaṁ, asārakaṁ bandhanan”ti. … являются для него хилой, слабой, прогнившей, бесстержневой привязью».

Te tañceva pajahanti, mayi ca na appaccayaṁ upaṭṭhāpenti. Но всё же они отбрасывают её и не проявляют грубость ко мне,

Cattārome, udāyi, puggalā santo saṁvijjamānā lokasmiṁ. Удайин, в мире есть четыре типа личностей.

Katame cattāro? Какие четыре?

Idhudāyi, ekacco puggalo upadhipahānāya paṭipanno hoti upadhipaṭinissaggāya. Бывает так, Удайин, что некий человек практикует путь отбрасывания обретений, оставления обретений.

Tamenaṁ upadhipahānāya paṭipannaṁ upadhipaṭinissaggāya upadhipaṭisaṁyuttā sarasaṅkappā samudācaranti. Когда он практикует путь, воспоминания и устремления, связанные с обретениями, досаждают ему.

So te adhivāseti, nappajahati, na vinodeti, na byantīkaroti, na anabhāvaṁ gameti. Он терпит их. Он не отбрасывает их, не устраняет их, не прекращает их, не уничтожает их.

Imaṁ kho ahaṁ, udāyi, puggalaṁ ‘saṁyutto’ti vadāmi no ‘visaṁyutto’. Такого человека я также называю опутанным, а не неопутанным.

Taṁ kissa hetu? И почему?

Indriyavemattatā hi me, udāyi, imasmiṁ puggale viditā. Потому что я познал определённое разнообразие качеств этого человека.

Idha panudāyi, ekacco puggalo upadhipahānāya paṭipanno hoti upadhipaṭinissaggāya. Бывает так, Удайин, что некий человек практикует путь отбрасывания обретений, оставления обретений.

So te nādhivāseti, pajahati, vinodeti, byantīkaroti, anabhāvaṁ gameti. Он не терпит их. Он отбрасывает их, устраняет их, прекращает их, уничтожает их.

Imampi kho ahaṁ, udāyi, puggalaṁ ‘saṁyutto’ti vadāmi no ‘visaṁyutto’. Такого человека я также называю опутанным, а не неопутанным.

Taṁ kissa hetu? И почему?

Indriyavemattatā hi me, udāyi, imasmiṁ puggale viditā. Потому что я познал определённое разнообразие качеств этого человека.

Tamenaṁ upadhipahānāya paṭipannaṁ upadhipaṭinissaggāya kadāci karahaci satisammosā upadhipaṭisaṁyuttā sarasaṅkappā samudācaranti; Когда он практикует путь, воспоминания и устремления, связанные с обретениями, досаждают ему сейчас и потом из-за провалов в осознанности.

dandho, udāyi, satuppādo. Его осознанность может возникать медленно,

Atha kho naṁ khippameva pajahati, vinodeti, byantīkaroti, anabhāvaṁ gameti. но затем он тут же отбрасывает их, устраняет их, прекращает их, уничтожает их.

Seyyathāpi, udāyi, puriso divasaṁsantatte ayokaṭāhe dve vā tīṇi vā udakaphusitāni nipāteyya; Представь, как если бы человек уронил две или три капли воды на железный лист, который раскалялся целый день.

dandho, udāyi, udakaphusitānaṁ nipāto. Atha kho naṁ khippameva parikkhayaṁ pariyādānaṁ gaccheyya. Падение этих капель могло бы быть медленным, но затем они мгновенно испарились и исчезли.

Evameva kho, udāyi, idhekacco puggalo upadhipahānāya paṭipanno hoti upadhipaṭinissaggāya. Точно также, некий человек практикует путь отбрасывания… осознанность может возникать медленно, но затем он тут же отбрасывает их, устраняет их, прекращает их, уничтожает их.

dandho, udāyi, satuppādo. Его осознанность может возникать медленно,

Imampi kho ahaṁ, udāyi, puggalaṁ ‘saṁyutto’ti vadāmi no ‘visaṁyutto’. Такого человека я также называю опутанным, а не неопутанным.

Taṁ kissa hetu? И почему?

Indriyavemattatā hi me, udāyi, imasmiṁ puggale viditā. Потому что я познал определённое разнообразие качеств этого человека.

Idha panudāyi, ekacco puggalo ‘upadhi dukkhassa mūlan’ti—Бывает так, Удайин, что некий человек, поняв, что обретения являются источником страданий, отлучает себя от обретений

iti viditvā nirupadhi hoti, upadhisaṅkhaye vimutto. и является освобождённым в уничтожении обретений.

Imaṁ kho ahaṁ, udāyi, puggalaṁ ‘visaṁyutto’ti vadāmi no ‘saṁyutto’ti. Такого человека я называю неопутанным, а не опутанным

Taṁ kissa hetu? И почему?

Indriyavemattatā hi me, udāyi, imasmiṁ puggale viditā. Потому что я познал определённое разнообразие качеств этого человека.

Ime kho, udāyi, cattāro puggalā santo saṁvijjamānā lokasmiṁ. Таковы четыре типа личностей, существующих в мире.

Pañca kho ime, udāyi, kāmaguṇā. Удайин, есть пять нитей чувственных удовольствий.

Katame pañca? Какие пять?

Cakkhuviññeyyā rūpā iṭṭhā kantā manāpā piyarūpā kāmūpasaṁhitā rajanīyā, Формы, познаваемые глазом, – желанные, желаемые, приятные, привлекательные, связанные с чувственным желанием, вызывающие страсть.

sotaviññeyyā saddā …pe… Звуки, познаваемые ухом…

ghānaviññeyyā gandhā … Запахи, познаваемые носом…

jivhāviññeyyā rasā … Вкусы, познаваемые языком…

kāyaviññeyyā phoṭṭhabbā iṭṭhā kantā manāpā piyarūpā kāmūpasaṁhitā rajanīyā. Осязаемые вещи, познаваемые телом, – желанные, желаемые, приятные, привлекательные, связанные с чувственным желанием, вызывающие страсть.

Ime kho, udāyi, pañca kāmaguṇā. Таковы пять нитей чувственных удовольствий.

Yaṁ kho, udāyi, ime pañca kāmaguṇe paṭicca uppajjati sukhaṁ somanassaṁ idaṁ vuccati kāmasukhaṁ miḷhasukhaṁ puthujjanasukhaṁ anariyasukhaṁ, na sevitabbaṁ, na bhāvetabbaṁ, na bahulīkātabbaṁ; ‘bhāyitabbaṁ etassa sukhassā’ti vadāmi. Удайин, удовольствие и радость, возникающие в зависимости от этих пяти нитей чувственных удовольствий, называются чувственным удовольствием – [и это] низменное удовольствие, грубое удовольствие, неблагородное удовольствие. Я утверждаю, что этот вид удовольствия не стоит преследовать, не стоит развивать, не стоит взращивать, его нужно бояться.

Idhudāyi, bhikkhu vivicceva kāmehi …pe… paṭhamaṁ jhānaṁ upasampajja viharati Вот, Удайин, будучи отстранённым от чувственных удовольствий, отстранённым от неблагих состояний [ума], монах входит и пребывает в первой джхане..

vitakkavicārānaṁ vūpasamā …pe… dutiyaṁ jhānaṁ upasampajja viharati, второй джхане...

pītiyā ca virāgā …pe… tatiyaṁ jhānaṁ upasampajja viharati, третьей джхане...

sukhassa ca pahānā …pe… catutthaṁ jhānaṁ upasampajja viharati. четвёртой джхане...

Idaṁ vuccati nekkhammasukhaṁ pavivekasukhaṁ upasamasukhaṁ sambodhasukhaṁ, āsevitabbaṁ, bhāvetabbaṁ, bahulīkātabbaṁ; ‘na bhāyitabbaṁ etassa sukhassā’ti vadāmi. Это называется блаженством отречения, блаженством затворничества, блаженством умиротворения, блаженством просветления. Я утверждаю, что этот вид удовольствия стоит преследовать, стоит развивать, стоит взращивать, его не нужно бояться.

Idhudāyi, bhikkhu vivicceva kāmehi …pe… paṭhamaṁ jhānaṁ upasampajja viharati; Вот, Удайин, будучи отстранённым от чувственных удовольствий, отстранённым от неблагих состояний [ума], монах входит и пребывает в первой джхане...

idaṁ kho ahaṁ, udāyi, iñjitasmiṁ vadāmi. Это, я говорю тебе, относится к поколебимому.

Kiñca tattha iñjitasmiṁ? И что здесь является поколебимым?

Yadeva tattha vitakkavicārā aniruddhā honti idaṁ tattha iñjitasmiṁ. Направление и удержание [ума на объекте медитации], которые не прекратились здесь, относятся к поколебимому.

Idhudāyi, bhikkhu vitakkavicārānaṁ vūpasamā …pe… dutiyaṁ jhānaṁ upasampajja viharati; Вот, Удайин, с успокоением направления и удержания [ума], монах входит и пребывает во второй джхане…

idampi kho ahaṁ, udāyi, iñjitasmiṁ vadāmi. Это, я говорю тебе, относится к поколебимому.

Kiñca tattha iñjitasmiṁ? И что здесь является поколебимым?

Yadeva tattha pītisukhaṁ aniruddhaṁ hoti idaṁ tattha iñjitasmiṁ. Восторг и удовольствие, которые не прекратились здесь, относятся к поколебимому.

Idhudāyi, bhikkhu pītiyā ca virāgā …pe… tatiyaṁ jhānaṁ upasampajja viharati; Вот, Удайин, с угасанием восторга монах пребывает невозмутимым, осознанным, бдительным, всё ещё ощущая приятное телом. Он входит и пребывает в третьей джхане…

idampi kho ahaṁ, udāyi, iñjitasmiṁ vadāmi. Это также, я говорю тебе, относится к поколебимому.

Kiñca tattha iñjitasmiṁ? И что здесь является поколебимым?

Yadeva tattha upekkhāsukhaṁ aniruddhaṁ hoti idaṁ tattha iñjitasmiṁ. Приятность из-за невозмутимости, которая не прекратилась здесь, относится к поколебимому.

Idhudāyi, bhikkhu sukhassa ca pahānā …pe… catutthaṁ jhānaṁ upasampajja viharati; Вот, Удайин, с оставлением удовольствия и боли, равно как и с предыдущим угасанием радости и грусти, монах входит и пребывает в четвёртой джхане…

idaṁ kho ahaṁ, udāyi, aniñjitasmiṁ vadāmi. Это, я говорю тебе, относится к непоколебимому.

idaṁ kho ahaṁ, udāyi, ‘analan’ti vadāmi, ‘pajahathā’ti vadāmi, ‘samatikkamathā’ti vadāmi. Этого, я говорю тебе, недостаточно. Отбрось это, я говорю тебе. Преодолей это, я говорю тебе.