Other Translations: English
From:
Majjhima Nikāya 105 Мадджхима Никая 105
Sunakkhattasutta К Сунаккхатте
Evaṁ me sutaṁ—Так я слышал.
ekaṁ samayaṁ bhagavā vesāliyaṁ viharati mahāvane kūṭāgārasālāyaṁ. Однажды Благословенный проживал в Весали, в Великом лесу, в Зале c остроконечной крышей.
Tena kho pana samayena sambahulehi bhikkhūhi bhagavato santike aññā byākatā hoti: И тогда группа монахов объявила о [достижении] окончательного знания в присутствии Благословенного:
“‘khīṇā jāti, vusitaṁ brahmacariyaṁ, kataṁ karaṇīyaṁ, nāparaṁ itthattāyā’ti pajānāmā”ti. «Мы понимаем: «Рождение уничтожено, святая жизнь прожита, сделано то, что следовало сделать, не будет более появления в каком-либо состоянии существования»».
Assosi kho sunakkhatto licchaviputto: И Сунаккхатта, сын [клана] Личчхави, услышал: «Группа монахов объявила о [достижении] окончательного знания в присутствии Благословенного: «Мы понимаем: «Рождение уничтожено, святая жизнь прожита, сделано то, что следовало сделать, не будет более появления в каком-либо состоянии существования»».
“sambahulehi kira bhikkhūhi bhagavato santike aññā byākatā hoti:
‘khīṇā jāti, vusitaṁ brahmacariyaṁ, kataṁ karaṇīyaṁ, nāparaṁ itthattāyāti pajānāmā’”ti.
Atha kho sunakkhatto licchaviputto yena bhagavā tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā bhagavantaṁ abhivādetvā ekamantaṁ nisīdi. Ekamantaṁ nisinno kho sunakkhatto licchaviputto bhagavantaṁ etadavoca: И тогда Сунаккхатта, сын Личчхави, отправился к Благословенному, после чего он поклонился ему, сел рядом и сказал:
“sutaṁ metaṁ, bhante: «Уважаемый, я слышал,
‘sambahulehi kira bhikkhūhi bhagavato santike aññā byākatā—что группа монахов объявила о [достижении] окончательного знания в присутствии Благословенного.
khīṇā jāti, vusitaṁ brahmacariyaṁ, kataṁ karaṇīyaṁ, nāparaṁ itthattāyāti pajānāmā’ti.
Ye te, bhante, bhikkhū bhagavato santike aññaṁ byākaṁsu:
‘khīṇā jāti, vusitaṁ brahmacariyaṁ, kataṁ karaṇīyaṁ, nāparaṁ itthattāyāti pajānāmā’ti, kacci te, bhante, bhikkhū sammadeva aññaṁ byākaṁsu udāhu santetthekacce bhikkhū adhimānena aññaṁ byākaṁsū”ti? Правдиво ли они сделали так, или же есть некие монахи, которые объявляют об окончательном знании, поскольку переоценивают себя?»
“Ye te, sunakkhatta, bhikkhū mama santike aññaṁ byākaṁsu:
‘khīṇā jāti, vusitaṁ brahmacariyaṁ, kataṁ karaṇīyaṁ, nāparaṁ itthattāyāti pajānāmā’ti.
Santetthekacce bhikkhū sammadeva aññaṁ byākaṁsu, santi panidhekacce bhikkhū adhimānenapi aññaṁ byākaṁsu. «Сунаккхатта, когда те монахи объявляли об окончательном знании в моём присутствии, там были некоторые монахи, что объявили об окончательном знании правдиво, а также некоторые, что объявили об окончательном знании, поскольку переоценили себя.
Tatra, sunakkhatta, ye te bhikkhū sammadeva aññaṁ byākaṁsu tesaṁ taṁ tatheva hoti; В этом отношении, когда монахи объявили об окончательном знании правдиво, их заявление является истинным.
ye pana te bhikkhū adhimānena aññaṁ byākaṁsu tatra, sunakkhatta, tathāgatassa evaṁ hoti: Однако когда монахи объявляют об окончательном знании, поскольку переоценивают себя, Татхагата думает:
‘dhammaṁ nesaṁ desessan’ti. «Мне следует научить их Дхамме».
Evañcettha, sunakkhatta, tathāgatassa hoti: Так оно в этом случае, Сунаккхатта, что Татхагата думает:
‘dhammaṁ nesaṁ desessan’ti. «Мне следует научить их Дхамме».
Atha ca panidhekacce moghapurisā pañhaṁ abhisaṅkharitvā abhisaṅkharitvā tathāgataṁ upasaṅkamitvā pucchanti. Но бывает, что некоторые глупые люди придумывают вопрос, приходят к Татхагате и задают его.
Tatra, sunakkhatta, yampi tathāgatassa evaṁ hoti: В этом случае, Сунаккхатта, хотя у Татхагаты есть мысль:
‘dhammaṁ nesaṁ desessan’ti tassapi hoti aññathattan”ti. «Мне следует научить их Дхамме» он [в итоге] передумывает.
“Etassa bhagavā kālo, etassa sugata kālo, «Сейчас подходящий момент, Благословенный, сейчас подходящий момент, Высочайший,
yaṁ bhagavā dhammaṁ deseyya. Bhagavato sutvā bhikkhū dhāressantī”ti. чтобы Благословенный обучил Дхамме. Услышав это из его уст, монахи запомнят это».
“Tena hi, sunakkhatta, suṇāhi, sādhukaṁ manasi karohi; bhāsissāmī”ti. «В таком случае, Сунаккхатта, слушай внимательно то, о чём я скажу».
“Evaṁ, bhante”ti kho sunakkhatto licchaviputto bhagavato paccassosi. «Да, уважаемый», – ответил Благословенному Сунаккхатта, сын Личчхави.
Bhagavā etadavoca—Благословенный сказал следующее:
Pañca kho ime, sunakkhatta, kāmaguṇā. «Сунаккхатта, есть эти пять нитей чувственных удовольствий.
Katame pañca? Какие пять?
Cakkhuviññeyyā rūpā iṭṭhā kantā manāpā piyarūpā kāmūpasaṁhitā rajanīyā, Формы, познаваемые глазом, – желанные, желаемые, приятные, привлекательные, связанные с чувственным желанием, вызывающие страсть.
sotaviññeyyā saddā …pe… Звуки, познаваемые ухом…
ghānaviññeyyā gandhā … Запахи, познаваемые носом…
jivhāviññeyyā rasā … Вкусы, познаваемые языком…
kāyaviññeyyā phoṭṭhabbā iṭṭhā kantā manāpā piyarūpā kāmūpasaṁhitā rajanīyā—Осязаемые вещи, познаваемые телом, – желанные, желаемые, приятные, привлекательные, связанные с чувственным желанием, вызывающие страсть.
ime kho, sunakkhatta, pañca kāmaguṇā. Таковы пять нитей чувственных удовольствий.
Ṭhānaṁ kho panetaṁ, sunakkhatta, vijjati yaṁ idhekacco purisapuggalo lokāmisādhimutto assa. Сунаккхатта, бывает так, что некий человек настроен на мирские материальные вещи.
Lokāmisādhimuttassa kho, sunakkhatta, purisapuggalassa tappatirūpī ceva kathā saṇṭhāti, tadanudhammañca anuvitakketi, anuvicāreti, tañca purisaṁ bhajati, tena ca vittiṁ āpajjati; Когда человек настроен на мирские материальные вещи, он говорит только о том, что интересует его, и его мышление и обдумывание идут в этом русле. Он общается с подобным типом личности и находит в этом удовлетворение.
āneñjapaṭisaṁyuttāya ca pana kathāya kacchamānāya na sussūsati, na sotaṁ odahati, na aññā cittaṁ upaṭṭhāpeti, na ca taṁ purisaṁ bhajati, na ca tena vittiṁ āpajjati. Однако когда идёт разговор о непоколебимом, он не слушает, не склоняет ухо, не направляет ум к пониманию этого. Он не общается с подобным типом личности, не находит в этом удовлетворения.
Seyyathāpi, sunakkhatta, puriso sakamhā gāmā vā nigamā vā ciravippavuttho assa. Сунаккхатта, представь человека, давным-давно ушедшего из родной деревни или города.
So aññataraṁ purisaṁ passeyya tamhā gāmā vā nigamā vā acirapakkantaṁ. И вот он повстречал бы другого человека, который только что ушёл из этой деревни или города.
So taṁ purisaṁ tassa gāmassa vā nigamassa vā khematañca subhikkhatañca appābādhatañca puccheyya; Он спросил бы того человека о том, не случилось ли чего с людьми той деревни или города, благоденствуют ли они, здоровы ли,
tassa so puriso tassa gāmassa vā nigamassa vā khematañca subhikkhatañca appābādhatañca saṁseyya. и другой человек рассказал бы ему новости.
Taṁ kiṁ maññasi, sunakkhatta, Как ты думаешь, Сунаккхатта?
api nu so puriso tassa purisassa sussūseyya, sotaṁ odaheyya, aññā cittaṁ upaṭṭhāpeyya, tañca purisaṁ bhajeyya, tena ca vittiṁ āpajjeyyā”ti? Слушал бы тот первый человек его, склонял бы ухо, направлял бы ум к пониманию?» Общался бы он с подобным типом личности и находил бы в этом удовлетворение?
“Evaṁ, bhante”. «Да, уважаемый».
“Evameva kho, sunakkhatta, ṭhānametaṁ vijjati yaṁ idhekacco purisapuggalo lokāmisādhimutto assa. «Точно так же, Сунаккхатта, бывает так, что некий человек настроен только на мирские материальные вещи,
Lokāmisādhimuttassa kho, sunakkhatta, purisapuggalassa tappatirūpī ceva kathā saṇṭhāti, tadanudhammañca anuvitakketi, anuvicāreti, tañca purisaṁ bhajati, tena ca vittiṁ āpajjati; Когда человек настроен на мирские материальные вещи, он говорит только о том, что интересует его, и его мышление и обдумывание идут в этом русле. Он общается с подобным типом личности и находит в этом удовлетворение.
āneñjapaṭisaṁyuttāya ca pana kathāya kacchamānāya na sussūsati, na sotaṁ odahati, na aññā cittaṁ upaṭṭhāpeti, na ca taṁ purisaṁ bhajati, na ca tena vittiṁ āpajjati. Однако когда идёт разговор о непоколебимом, он не слушает, не склоняет ухо, не направляет ум к пониманию этого. Он не общается с подобным типом личности, не находит в этом удовлетворения.
So evamassa veditabbo: Его следует знать
‘āneñjasaṁyojanena hi kho visaṁyutto lokāmisādhimutto purisapuggalo’ti. как человека, настроенного на мирские материальные вещи, отделённого от пут непоколебимого.
Ṭhānaṁ kho panetaṁ, sunakkhatta, vijjati yaṁ idhekacco purisapuggalo āneñjādhimutto assa. Сунаккхатта, бывает так, что некий человек настроен на непоколебимое.
Āneñjādhimuttassa kho, sunakkhatta, purisapuggalassa tappatirūpī ceva kathā saṇṭhāti, tadanudhammañca anuvitakketi, anuvicāreti, tañca purisaṁ bhajati, tena ca vittiṁ āpajjati; Когда человек настроен на непоколебимое, он говорит только о том, что интересует его, и его мышление и обдумывание идут в этом русле. Он общается с подобным типом личности и находит в этом удовлетворение.
lokāmisapaṭisaṁyuttāya ca pana kathāya kacchamānāya na sussūsati, na sotaṁ odahati, na aññā cittaṁ upaṭṭhāpeti, na ca taṁ purisaṁ bhajati, na ca tena vittiṁ āpajjati. Однако когда идёт разговор о мирских материальных вещах, он не слушает, не склоняет ухо, не направляет ум к пониманию этого. Он не общается с подобным типом личности, не находит в этом удовлетворения.
Seyyathāpi, sunakkhatta, paṇḍupalāso bandhanā pavutto abhabbo haritattāya; Подобно тому, как жёлтый лист, оторвавшийся от стебля, не может стать вновь зелёным,
evameva kho, sunakkhatta, āneñjādhimuttassa purisapuggalassa ye lokāmisasaṁyojane se pavutte. точно так же, Сунаккхатта, когда человек настроен на непоколебимое, он сбросил путы мирских материальных вещей.
So evamassa veditabbo: Его следует знать
‘lokāmisasaṁyojanena hi kho visaṁyutto āneñjādhimutto purisapuggalo’ti. как человека, отделённого от пут мирских материальных вещей, настроенного на непоколебимое.
Ṭhānaṁ kho panetaṁ, sunakkhatta, vijjati yaṁ idhekacco purisapuggalo ākiñcaññāyatanādhimutto assa. Сунаккхатта, бывает так, что некий человек настроен на сферу отсутствия всего.
Ākiñcaññāyatanādhimuttassa kho, sunakkhatta, purisapuggalassa tappatirūpī ceva kathā saṇṭhāti, tadanudhammañca anuvitakketi, anuvicāreti, tañca purisaṁ bhajati, tena ca vittiṁ āpajjati; Когда человек настроен на сферу отсутствия всего, он говорит только о том, что интересует его, и его мышление и обдумывание идут в этом русле. Он общается с подобным типом личности и находит в этом удовлетворение.
āneñjapaṭisaṁyuttāya ca pana kathāya kacchamānāya na sussūsati, na sotaṁ odahati, na aññā cittaṁ upaṭṭhāpeti, na ca taṁ purisaṁ bhajati, na ca tena vittiṁ āpajjati. Однако когда идёт разговор о непоколебимом, он не слушает, не склоняет ухо, не направляет ум к пониманию этого. Он не общается с подобным типом личности, не находит в этом удовлетворения.
Seyyathāpi, sunakkhatta, puthusilā dvedhābhinnā appaṭisandhikā hoti; Подобно тому, как толстый камень, расколотый на две части, не может соединиться снова,
evameva kho, sunakkhatta, ākiñcaññāyatanādhimuttassa purisapuggalassa ye āneñjasaṁyojane se bhinne. точно так же, Сунаккхатта, когда человек настроен на сферу отсутствия всего, его путы непоколебимого были расколоты.
So evamassa veditabbo: Его следует знать
‘āneñjasaṁyojanena hi kho visaṁyutto ākiñcaññāyatanādhimutto purisapuggalo’ti. как человека, отделённого от пут непоколебимого, настроенного на сферу отсутствия всего.
Ṭhānaṁ kho panetaṁ, sunakkhatta, vijjati yaṁ idhekacco purisapuggalo nevasaññānāsaññāyatanādhimutto assa. Сунаккхатта, бывает так, что некий человек настроен на сферу ни-восприятия-ни-не-восприятия.
Nevasaññānāsaññāyatanādhimuttassa kho, sunakkhatta, purisapuggalassa tappatirūpī ceva kathā saṇṭhāti, tadanudhammañca anuvitakketi, anuvicāreti, tañca purisaṁ bhajati, tena ca vittiṁ āpajjati; Когда человек настроен на сферу ни-восприятия-ни-не-восприятия, он говорит только о том, что интересует его, и его мышление и обдумывание идут в этом русле. Он общается с подобным типом личности и находит в этом удовлетворение.
ākiñcaññāyatanapaṭisaṁyuttāya ca pana kathāya kacchamānāya na sussūsati, na sotaṁ odahati, na aññā cittaṁ upaṭṭhāpeti, na ca taṁ purisaṁ bhajati, na ca tena vittiṁ āpajjati. Однако когда идёт разговор о сфере отсутствия всего, он не слушает, не склоняет ухо, не направляет ум к пониманию этого. Он не общается с подобным типом личности, не находит в этом удовлетворения.
Seyyathāpi, sunakkhatta, puriso manuññabhojanaṁ bhuttāvī chaḍḍeyya. Представь, как если бы человек съел некую восхитительную пищу и его вырвало бы.
Taṁ kiṁ maññasi, sunakkhatta, Как ты думаешь, Сунаккхатта?
api nu tassa purisassa tasmiṁ bhatte puna bhottukamyatā assā”ti? Было бы у того человека какое-либо желание съесть эту еду вновь?»
“No hetaṁ, bhante”. «Нет, уважаемый.
“Taṁ kissa hetu”? И почему?
“Aduñhi, bhante, bhattaṁ paṭikūlasammatan”ti. Потому что эта еда считается отвратительной».
“Evameva kho, sunakkhatta, nevasaññānāsaññāyatanādhimuttassa purisapuggalassa ye ākiñcaññāyatanasaṁyojane se vante. «Точно так же, Сунаккхатта, когда человек настроен на сферу ни-восприятия-ни-не-восприятия, его путы основы сферы отсутствия всего были отторгнуты.
So evamassa veditabbo: Его следует знать
‘ākiñcaññāyatanasaṁyojanena hi kho visaṁyutto nevasaññānāsaññāyatanādhimutto purisapuggalo’ti. как человека, отделённого от пут сферы отсутствия всего, настроенного на сферу ни-восприятияни-не-восприятия.
Ṭhānaṁ kho panetaṁ, sunakkhatta, vijjati yaṁ idhekacco purisapuggalo sammā nibbānādhimutto assa. Далее, Сунаккхатта, бывает так, что некий человек всецело настроен на ниббану.
Sammā nibbānādhimuttassa kho, sunakkhatta, purisapuggalassa tappatirūpī ceva kathā saṇṭhāti, tadanudhammañca anuvitakketi, anuvicāreti, tañca purisaṁ bhajati, tena ca vittiṁ āpajjati; Когда человек всецело настроен на ниббану, он говорит только о том, что интересует его, и его мышление и обдумывание идут в этом русле. Он общается с подобным типом личности и находит в этом удовлетворение.
nevasaññānāsaññāyatanapaṭisaṁyuttāya ca pana kathāya kacchamānāya na sussūsati, na sotaṁ odahati, na aññā cittaṁ upaṭṭhāpeti, na ca taṁ purisaṁ bhajati, na ca tena vittiṁ āpajjati. Однако когда идёт разговор о сфере ни-восприятия-ни-не-восприятия, он не слушает, не склоняет ухо, не направляет ум к пониманию этого. Он не общается с подобным типом личности, не находит в этом удовлетворения.
Seyyathāpi, sunakkhatta, tālo matthakacchinno abhabbo puna viruḷhiyā; Подобно тому, как пальма с обрубленной верхушкой не может расти вновь,
evameva kho, sunakkhatta, sammā nibbānādhimuttassa purisapuggalassa ye nevasaññānāsaññāyatanasaṁyojane se ucchinnamūle tālāvatthukate anabhāvaṅkate āyatiṁ anuppādadhamme. Точно так же, Сунаккхатта, когда человек всецело настроен на ниббану, его путы сферы ни-восприятия-ни-не-восприятия срублены под корень, сделаны подобными обрубку пальмы, им положен конец, так что они более не смогут возникнуть в будущем.
So evamassa veditabbo: Его следует знать
‘nevasaññānāsaññāyatanasaṁyojanena hi kho visaṁyutto sammā nibbānādhimutto purisapuggalo’ti. как человека, отделённого от пут сферы нивосприятия-ни-не-восприятия, всецело настроенного на ниббану.
Ṭhānaṁ kho panetaṁ, sunakkhatta, vijjati yaṁ idhekaccassa bhikkhuno evamassa: Бывает так, Сунаккхатта, что некий монах думает:
‘taṇhā kho sallaṁ samaṇena vuttaṁ, avijjāvisadoso, chandarāgabyāpādena ruppati. «Отшельник [Готама] сказал, что жажда – это стрела. Отрава неведения распространяется посредством желания, страсти, недоброжелательности.
Taṁ me taṇhāsallaṁ pahīnaṁ, apanīto avijjāvisadoso, sammā nibbānādhimuttohamasmī’ti. Эта стрела жажды была извлечена из меня. Отрава неведения выдворена. Я всецело настроен на ниббану».
Evaṁmāni assa atathaṁ samānaṁ. Поскольку он представляет себя таковым, хотя это не соответствует действительности,
So yāni sammā nibbānādhimuttassa asappāyāni tāni anuyuñjeyya; asappāyaṁ cakkhunā rūpadassanaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ sotena saddaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ ghānena gandhaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ jivhāya rasaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ kāyena phoṭṭhabbaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ manasā dhammaṁ anuyuñjeyya. он может стремиться к вещам, которые неуместны для всецело настроенного на ниббану. Он может стремиться к видам неуместных форм глазом. Он может стремиться к неуместным звукам ухом, неуместным запахам носом, неуместным вкусам языком, неуместным осязаемым вещам телом, неуместным умственным феноменам умом.
Tassa asappāyaṁ cakkhunā rūpadassanaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ sotena saddaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ ghānena gandhaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ jivhāya rasaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ kāyena phoṭṭhabbaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ manasā dhammaṁ anuyuttassa rāgo cittaṁ anuddhaṁseyya. Когда он стремится к видам неуместных форм... умственным феноменам умом, страсть вторгается в его ум.
So rāgānuddhaṁsitena cittena maraṇaṁ vā nigaccheyya maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ. С умом, наводнённым страстью, он навлекает на себя смерть или смертельные страдания.
Seyyathāpi, sunakkhatta, puriso sallena viddho assa savisena gāḷhūpalepanena. Представь, Сунаккхата, как если бы человека ранили стрелой, густо смазанной ядом,
Tassa mittāmaccā ñātisālohitā bhisakkaṁ sallakattaṁ upaṭṭhāpeyyuṁ. и его друзья и товарищи, его близкие и родственники привели бы врача, чтобы излечить его.
Tassa so bhisakko sallakatto satthena vaṇamukhaṁ parikanteyya. Врач сделал бы круговой надрез вокруг раны ножом,
Satthena vaṇamukhaṁ parikantitvā esaniyā sallaṁ eseyya. прощупал стрелу зондом,
Esaniyā sallaṁ esitvā sallaṁ abbuheyya, apaneyya visadosaṁ saupādisesaṁ. извлёк стрелу и выдворил отраву, оставив [в ране] её след.
Saupādisesoti jānamāno so evaṁ vadeyya: Думая, что следа не осталось, он бы сказал:
‘ambho purisa, ubbhataṁ kho te sallaṁ, apanīto visadoso saupādiseso. «Почтенный, стрела извлечена из тебя. Отрава выдворена так, что следа не осталось,
Analañca te antarāyāya. она не способна причинить тебе вред.
Sappāyāni ceva bhojanāni bhuñjeyyāsi, mā te asappāyāni bhojanāni bhuñjato vaṇo assāvī assa. Ешь подходящую пищу. Не ешь неподходящей пищи, в противном случае рана загноится.
Kālena kālañca vaṇaṁ dhoveyyāsi, kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpeyyāsi, mā te na kālena kālaṁ vaṇaṁ dhovato na kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpato pubbalohitaṁ vaṇamukhaṁ pariyonandhi. Время от времени промывай рану, время от времени смазывай её, так чтобы кровь и гной не заполнили рану.
Mā ca vātātape cārittaṁ anuyuñji, mā te vātātape cārittaṁ anuyuttassa rajosūkaṁ vaṇamukhaṁ anuddhaṁsesi. Не ходи под солнцем и ветром, в противном случае пыль и грязь могут заразить рану.
Vaṇānurakkhī ca, ambho purisa, vihareyyāsi vaṇasāropī’ti. Следи за раной, почтенный, присматривай за ней, чтобы рана излечилась».
Tassa evamassa: Человек бы подумал:
‘ubbhataṁ kho me sallaṁ, apanīto visadoso anupādiseso. «Стрелу извлекли из меня. Отрава выдворена так, что следа не осталось,
Analañca me antarāyāyā’ti. она не способна причинить мне вред».
So asappāyāni ceva bhojanāni bhuñjeyya. Tassa asappāyāni bhojanāni bhuñjato vaṇo assāvī assa. И он ел бы неподходящую пищу, и рана загноилась.
Na ca kālena kālaṁ vaṇaṁ dhoveyya, na ca kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpeyya. Tassa na kālena kālaṁ vaṇaṁ dhovato, na kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpato pubbalohitaṁ vaṇamukhaṁ pariyonandheyya. Время от времени он не промывал рану, время от времени не смазывал её, и кровь и гной заполнили рану.
Vātātape ca cārittaṁ anuyuñjeyya. Tassa vātātape cārittaṁ anuyuttassa rajosūkaṁ vaṇamukhaṁ anuddhaṁseyya. Он ходил под ветром и солнцем, и пыль и грязь заразили рану.
Na ca vaṇānurakkhī vihareyya na vaṇasāropī. Он не следил за раной, не присматривал за ней, чтобы рана излечилась.
Tassa imissā ca asappāyakiriyāya, asuci visadoso apanīto saupādiseso tadubhayena vaṇo puthuttaṁ gaccheyya. И тогда, поскольку он делал неуместное, а также потому, что след от выдворенной заразной отравы остался, рана опухла,
So puthuttaṁ gatena vaṇena maraṇaṁ vā nigaccheyya maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ. С умом, наводнённым страстью, он навлекает на себя смерть или смертельные страдания.
Evameva kho, sunakkhatta, ṭhānametaṁ vijjati yaṁ idhekaccassa bhikkhuno evamassa: Точно так же, Сунаккхатта, бывает так, что некий монах думает:
‘taṇhā kho sallaṁ samaṇena vuttaṁ, avijjāvisadoso chandarāgabyāpādena ruppati. «Отшельник [Готама] сказал, что жажда – это стрела. Отрава неведения распространяется посредством желания, страсти, недоброжелательности.
Taṁ me taṇhāsallaṁ pahīnaṁ, apanīto avijjāvisadoso, sammā nibbānādhimuttohamasmī’ti. Эта стрела жажды была извлечена из меня. Отрава неведения выдворена. Я всецело настроен на ниббану».
Evaṁmāni assa atathaṁ samānaṁ. Поскольку он представляет себя таковым, хотя это не соответствует действительности,
So yāni sammā nibbānādhimuttassa asappāyāni tāni anuyuñjeyya, asappāyaṁ cakkhunā rūpadassanaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ sotena saddaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ ghānena gandhaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ jivhāya rasaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ kāyena phoṭṭhabbaṁ anuyuñjeyya, asappāyaṁ manasā dhammaṁ anuyuñjeyya. он может стремиться к вещам, которые неуместны для всецело настроенного на ниббану. Он может стремиться к видам неуместных форм глазом. Он может стремиться к неуместным звукам ухом, неуместным запахам носом, неуместным вкусам языком, неуместным осязаемым вещам телом, неуместным умственным феноменам умом.
Tassa asappāyaṁ cakkhunā rūpadassanaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ sotena saddaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ ghānena gandhaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ jivhāya rasaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ kāyena phoṭṭhabbaṁ anuyuttassa, asappāyaṁ manasā dhammaṁ anuyuttassa rāgo cittaṁ anuddhaṁseyya. Когда он стремится к видам неуместных форм... умственным феноменам умом, страсть вторгается в его ум.
So rāgānuddhaṁsitena cittena maraṇaṁ vā nigaccheyya maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ. С умом, наводнённым страстью, он навлекает на себя смерть или смертельные страдания.
Maraṇañhetaṁ, sunakkhatta, ariyassa vinaye yo sikkhaṁ paccakkhāya hīnāyāvattati; Ведь такова смерть в Дисциплине Благородных, Сунаккхатта, – когда кто-либо оставляет [монашескую] тренировку и возвращается к низшей жизни [домохозяина].
maraṇamattañhetaṁ, sunakkhatta, dukkhaṁ yaṁ aññataraṁ saṅkiliṭṭhaṁ āpattiṁ āpajjati. И таково смертельное страдание – когда кто-либо совершает осквернённый проступок.
Ṭhānaṁ kho panetaṁ, sunakkhatta, vijjati yaṁ idhekaccassa bhikkhuno evamassa: Бывает так, Сунаккхатта, что некий монах думает:
‘taṇhā kho sallaṁ samaṇena vuttaṁ, avijjāvisadoso chandarāgabyāpādena ruppati. «Отшельник [Готама] сказал, что жажда – это стрела. Отрава неведения распространяется посредством желания, страсти, недоброжелательности.
Taṁ me taṇhāsallaṁ pahīnaṁ, apanīto avijjāvisadoso, sammā nibbānādhimuttohamasmī’ti. Эта стрела жажды была извлечена из меня. Отрава неведения выдворена. Я всецело настроен на ниббану».
Sammā nibbānādhimuttasseva sato so yāni sammā nibbānādhimuttassa asappāyāni tāni nānuyuñjeyya, asappāyaṁ cakkhunā rūpadassanaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ sotena saddaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ ghānena gandhaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ jivhāya rasaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ kāyena phoṭṭhabbaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ manasā dhammaṁ nānuyuñjeyya. Будучи тем, кто действительно всецело настроен на ниббану, он не стремился бы к тем вещам, которые неуместны для всецело настроенного на ниббану. Он не стремился бы к виду неуместных форм глазом... умственным феноменам умом.
Tassa asappāyaṁ cakkhunā rūpadassanaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ sotena saddaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ ghānena gandhaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ jivhāya rasaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ kāyena phoṭṭhabbaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ manasā dhammaṁ nānuyuttassa rāgo cittaṁ nānuddhaṁseyya. Страсть не вторглась бы в его ум.
So na rāgānuddhaṁsitena cittena neva maraṇaṁ vā nigaccheyya na maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ. Поскольку его ум не наводнён страстью, он не повстречал бы смерть или смертельные муки.
Seyyathāpi, sunakkhatta, puriso sallena viddho assa savisena gāḷhūpalepanena. Представь, Сунаккхата, как если бы человека ранили стрелой, густо смазанной ядом,
Tassa mittāmaccā ñātisālohitā bhisakkaṁ sallakattaṁ upaṭṭhāpeyyuṁ. и его друзья и товарищи, его близкие и родственники привели бы врача, чтобы излечить его.
Tassa so bhisakko sallakatto satthena vaṇamukhaṁ parikanteyya. Врач сделал бы круговой надрез вокруг раны ножом,
Satthena vaṇamukhaṁ parikantitvā esaniyā sallaṁ eseyya. прощупал стрелу зондом,
Esaniyā sallaṁ esitvā sallaṁ abbuheyya, apaneyya visadosaṁ anupādisesaṁ. извлёк стрелу и выдворил отраву, не оставив следа.
Anupādisesoti jānamāno so evaṁ vadeyya: Зная, что следа не осталось, он бы сказал:
‘ambho purisa, ubbhataṁ kho te sallaṁ, apanīto visadoso anupādiseso. «Почтенный, стрела извлечена из тебя. Отрава выдворена так, что следа не осталось,
Analañca te antarāyāya. она не способна причинить тебе вред.
Sappāyāni ceva bhojanāni bhuñjeyyāsi, mā te asappāyāni bhojanāni bhuñjato vaṇo assāvī assa. Ешь подходящую пищу. Не ешь неподходящей пищи, в противном случае рана загноится.
Kālena kālañca vaṇaṁ dhoveyyāsi, kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpeyyāsi. Mā te na kālena kālaṁ vaṇaṁ dhovato na kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpato pubbalohitaṁ vaṇamukhaṁ pariyonandhi. Время от времени промывай рану, время от времени смазывай её, так чтобы кровь и гной не заполнили рану.
Mā ca vātātape cārittaṁ anuyuñji, mā te vātātape cārittaṁ anuyuttassa rajosūkaṁ vaṇamukhaṁ anuddhaṁsesi. Не ходи под солнцем и ветром, в противном случае пыль и грязь могут заразить рану.
Vaṇānurakkhī ca, ambho purisa, vihareyyāsi vaṇasāropī’ti. Следи за раной, почтенный, присматривай за ней, чтобы рана излечилась».
Tassa evamassa: Человек бы подумал:
‘ubbhataṁ kho me sallaṁ, apanīto visadoso anupādiseso. «Стрелу извлекли из меня. Отрава выдворена так, что следа не осталось,
Analañca me antarāyāyā’ti. она не способна причинить мне вред».
So sappāyāni ceva bhojanāni bhuñjeyya. Tassa sappāyāni bhojanāni bhuñjato vaṇo na assāvī assa. И он ел бы подходящую пищу, и рана не загноилась.
Kālena kālañca vaṇaṁ dhoveyya, kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpeyya. Tassa kālena kālaṁ vaṇaṁ dhovato kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpato na pubbalohitaṁ vaṇamukhaṁ pariyonandheyya. Время от времени он промывал рану, время от времени смазывал её, и кровь и гной не заполнили рану.
Na ca vātātape cārittaṁ anuyuñjeyya. Tassa vātātape cārittaṁ ananuyuttassa rajosūkaṁ vaṇamukhaṁ nānuddhaṁseyya. Он не ходил под ветром и солнцем, и пыль и грязь не заразили рану.
Vaṇānurakkhī ca vihareyya vaṇasāropī. Он следил за раной, присматривал за ней, чтобы рана излечилась.
Tassa imissā ca sappāyakiriyāya asu ca visadoso apanīto anupādiseso tadubhayena vaṇo viruheyya. И тогда, поскольку он делал уместное, а также потому, что следа от выдворенной заразной отравы не осталось, рана излечилась,
So ruḷhena vaṇena sañchavinā neva maraṇaṁ vā nigaccheyya na maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ. и так как она излечилась и затянулась кожей, он не повстречал бы смерть или смертельные муки.
Evameva kho, sunakkhatta, ṭhānametaṁ vijjati yaṁ idhekaccassa bhikkhuno evamassa: Точно так же, Сунаккхатта, бывает так, что некий монах думает:
‘taṇhā kho sallaṁ samaṇena vuttaṁ, avijjāvisadoso chandarāgabyāpādena ruppati. «Отшельник [Готама] сказал, что жажда – это стрела. Отрава неведения распространяется посредством желания, страсти, недоброжелательности.
Taṁ me taṇhāsallaṁ pahīnaṁ, apanīto avijjāvisadoso, sammā nibbānādhimuttohamasmī’ti. Эта стрела жажды была извлечена из меня. Отрава неведения выдворена. Я всецело настроен на ниббану».
Sammā nibbānādhimuttasseva sato so yāni sammā nibbānādhimuttassa asappāyāni tāni nānuyuñjeyya, asappāyaṁ cakkhunā rūpadassanaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ sotena saddaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ ghānena gandhaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ jivhāya rasaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ kāyena phoṭṭhabbaṁ nānuyuñjeyya, asappāyaṁ manasā dhammaṁ nānuyuñjeyya. Будучи тем, кто действительно всецело настроен на ниббану, он не стремился бы к тем вещам, которые неуместны для всецело настроенного на ниббану. Он не стремился бы к виду неуместных форм глазом... умственным феноменам умом.
Tassa asappāyaṁ cakkhunā rūpadassanaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ sotena saddaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ ghānena gandhaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ jivhāya rasaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ kāyena phoṭṭhabbaṁ nānuyuttassa, asappāyaṁ manasā dhammaṁ nānuyuttassa, rāgo cittaṁ nānuddhaṁseyya. Страсть не вторглась бы в его ум.
So na rāgānuddhaṁsitena cittena neva maraṇaṁ vā nigaccheyya na maraṇamattaṁ vā dukkhaṁ. Поскольку его ум не наводнён страстью, он не повстречал бы смерть или смертельные муки.
Upamā kho me ayaṁ, sunakkhatta, katā atthassa viññāpanāya. Сунаккхатта, я привёл этот пример, чтобы донести смысл.
Ayaṁyevettha attho—Смысл таков:
vaṇoti kho, sunakkhatta, channetaṁ ajjhattikānaṁ āyatanānaṁ adhivacanaṁ; «Рана» – это обозначение шести внутренних сфер.
visadosoti kho, sunakkhatta, avijjāyetaṁ adhivacanaṁ; «Отрава» – обозначение неведения.
sallanti kho, sunakkhatta, taṇhāyetaṁ adhivacanaṁ; «Стрела» – обозначение жажды.
esanīti kho, sunakkhatta, satiyāyetaṁ adhivacanaṁ; «Зонд» – обозначение осознанности.
satthanti kho, sunakkhatta, ariyāyetaṁ paññāya adhivacanaṁ; «Нож» – обозначение благородной мудрости.
bhisakko sallakattoti kho, sunakkhatta, tathāgatassetaṁ adhivacanaṁ arahato sammāsambuddhassa. «Врач» – обозначение Татхагаты, Совершенного, Полностью Просветлённого.
So vata, sunakkhatta, bhikkhu chasu phassāyatanesu saṁvutakārī. Этот монах, Сунаккхатта, является тем, кто практикует сдержанность в шести сферах контакта.
‘Upadhi dukkhassa mūlan’ti—iti viditvā nirupadhi upadhisaṅkhaye vimutto upadhismiṁ vā kāyaṁ upasaṁharissati cittaṁ vā uppādessatīti—netaṁ ṭhānaṁ vijjati. Поняв, что обретение – это корень страдания, не имея обретений, освобождённый в уничтожении обретений, он не может направить своё тело или побудить свой ум к какому-либо обретению.
Seyyathāpi, sunakkhatta, āpānīyakaṁso vaṇṇasampanno gandhasampanno rasasampanno; Представьте бронзовую чашу с напитком, обладающим хорошим цветом, вкусом и запахом,
so ca kho visena saṁsaṭṭho. но смешанным с ядом,
Atha puriso āgaccheyya jīvitukāmo amaritukāmo sukhakāmo dukkhapaṭikūlo. и пришёл бы человек, который хотел жить и не хотел умирать, который хотел удовольствия и отвращался от боли.
Taṁ kiṁ maññasi, sunakkhatta, Как ты думаешь, Сунаккхатта?
api nu so puriso amuṁ āpānīyakaṁsaṁ piveyya yaṁ jaññā: стал бы тот человек пить из той чаши с напитком, зная:
‘imāhaṁ pivitvā maraṇaṁ vā nigacchāmi maraṇamattaṁ vā dukkhan’”ti? «Если она меня укусит, я повстречаю смерть или смертельные муки»?
“No hetaṁ, bhante”. «Нет, уважаемый».
“Evameva kho, sunakkhatta, so vata bhikkhu chasu phassāyatanesu saṁvutakārī. «Точно так же этот монах является тем, кто практикует сдержанность...
‘Upadhi dukkhassa mūlan’ti—iti viditvā nirupadhi upadhisaṅkhaye vimutto upadhismiṁ vā kāyaṁ upasaṁharissati cittaṁ vā uppādessatīti—netaṁ ṭhānaṁ vijjati. Поняв, что обретение – это корень страдания, не имея обретений, освобождённый в уничтожении обретений, он не может направить своё тело или побудить свой ум к какому-либо обретению.
Seyyathāpi, sunakkhatta, āsīviso ghoraviso. Представь, Сунаккхатта, смертельно ядовитую змею,
Atha puriso āgaccheyya jīvitukāmo amaritukāmo sukhakāmo dukkhapaṭikūlo. и пришёл бы человек, который хотел жить и не хотел умирать, который хотел удовольствия и отвращался от боли.
Taṁ kiṁ maññasi, sunakkhatta, Как ты думаешь, Сунаккхатта?
api nu so puriso amussa āsīvisassa ghoravisassa hatthaṁ vā aṅguṭṭhaṁ vā dajjā yaṁ jaññā: Протянул бы тот человек этой змее свою ладонь или большой палец, зная:
‘imināhaṁ daṭṭho maraṇaṁ vā nigacchāmi maraṇamattaṁ vā dukkhan’”ti? «Если она меня укусит, я повстречаю смерть или смертельные муки»?
“No hetaṁ, bhante”. «Нет, уважаемый».
“Evameva kho, sunakkhatta, so vata bhikkhu chasu phassāyatanesu saṁvutakārī. «Точно так же этот монах является тем, кто практикует сдержанность...
‘Upadhi dukkhassa mūlan’ti—iti viditvā nirupadhi upadhisaṅkhaye vimutto upadhismiṁ vā kāyaṁ upasaṁharissati cittaṁ vā uppādessatīti—Поняв, что обретение – это корень страдания, не имея обретений, освобождённый в уничтожении обретений, он не может направить своё тело или побудить свой ум к какому-либо обретению».
netaṁ ṭhānaṁ vijjatī”ti.
Idamavoca bhagavā. Так сказал Благословенный.
Attamano sunakkhatto licchaviputto bhagavato bhāsitaṁ abhinandīti. Так сказал Благословенный. Сунаккхатта, сын [клана] Личчхави, был доволен и восхитился словами Благословенного.
Sunakkhattasuttaṁ niṭṭhitaṁ pañcamaṁ.